Бои под Нарвой - [37]

— Айда за мной! — скомандовал он Демину и Самохину, и все трое побежали к опушке леса, путаясь в длинных маскировочных халатах. Проваливаясь в рыхлый снег, рабочие, конечно, не могли уйти от лыжников. Шагах в пятидесяти от леса они снова залегли и открыли частый огонь по немцам, со всех сторон наседавшим на них.

— Пока есть патроны, немцы к нам не подойдут, не станут лезть на рожон. Нас мало. Они надеются захватить нас живьем, — предупреждал товарищей Онуприенко. — Но у нас есть еще лимонки и штыки с прикладами. Будем защищаться до последней возможности…

Онуприенко понимал, что наступают решительные минуты боя. Долго сопротивляться немцам они не смогут. Надо было в подходящий момент отойти к лесу. Самохин нервничал, стрелял часто, но делал промахи.

— Не горячись! Чем больше уложишь немцев, тем легче нам будет уйти от них, — наставлял его Онуприенко.

Зато Демин стрелял спокойно и метко. После каждого его выстрела на землю падал сраженный враг. И тем не менее лыжники окружали трех храбрецов с явным намерением захватить их живьем. Онуприенко, обернувшись к товарищам, приказал им отходить к лесу.

Уже сильно стемнело, и в лесной чаще легко было скрыться.

— Я своим огнем прикрою ваш отход, а потом вы поможете мне уйти от немцев, — коротко пояснил Онуприенко своим товарищам.

— Мы не оставим тебя одного! — возразил было Самохин.

— Не разговаривать! Как приказал, так и будет! — резко оборвал его Андрей. — Бегом — марш!

Демин и Самохин побежали к лесу. Онуприенко остался один. Он сознавал опасность своего положения, понимал, что Демину и Самохину в наступающих сумерках трудно будет прикрывать огнем его отход. У Андрея защемило сердце. Неожиданно снова вспомнилась Саня. «Увижу ли я ее еще? Удастся ли отсюда выскользнуть? — промелькнули в его голове тревожные мысли. — Я так и не попрощался с ней там, в лесу, перед началом отступления отряда. Саня, Санечка, если бы ты знала, как я люблю тебя! Только бы уйти отсюда. Я расскажу тебе все, что у меня на сердце. И может быть ты ответишь мне все-таки взаимностью…»

Онуприенко продолжал неотступно следить за действиями все более окружавших его врагов.

— Рус, хенде хох, ходи плен! — закричал один из немцев и для пущей убедительности поднял вверх руки.

На это предложение Онуприенко ответил выстрелом. Выронив винтовку, немец обеими руками схватился за живот и повалился на снег.

Подобрав раненого, немцы снова ринулись к Онуприенко.

«Помни, Андрей, большевики умирают, но не сдаются! Эх, Санечка, увидимся ли еще?» — промелькнуло у него в голове.

Ведя бой с врагом, Онуприенко не замечал, что сзади, со стороны леса, к нему крадется огромный немец. Заметив его, Демин и Самохин изо всех сил закричали:

— Андрей, берегись! Сзади немец!..

В пылу боя Онуприенко не услышал друзей, а стрелять по немцу Демин и Самохин не решались, опасаясь попасть в Андрея.

— Бежим на выручку! — предложил Демин.

Но друзья успели сделать только несколько шагов, когда огромный немец кинулся на Онуприенко. Андрей заметил опасность в самую последнюю минуту, винтовка уже не могла ему помочь. Тогда, выхватив из-за пояса гранату, Онуприенко что было силы ударил ею по голове уже навалившегося на него немца. Раздался взрыв…

Демин и Самохин остановились и увидели, как над местом, где лежал их друг, взвился черный столб дыма.

— Он подорвал себя вместе с немцем! — в ужасе воскликнул Демин.

— И этим спас нас… — добавил Самохин.

Раздумывать было некогда, и оба красногвардейца скрылись в лесной чаще.

Глава 16

С наступлением ночи мороз усилился. Холод и усталость заставили немцев прекратить преследование. Но Стальной отряд продолжал свой отход к Нарве, хотя утомление людей достигло высшего предела. Некоторые бойцы, обессилев, садились прямо на снег и мгновенно засыпали. С огромными усилиями удавалось вновь поднять их на ноги…

Число отстающих росло.

Блохин и Прахов послали Петрова вперед подыскать место для ночлега.

— Люди долго не выдержат, — прохрипел Блохин. — Из последних сил шагают…

Орехов и Крупович возглавили арьергард, состоящий теперь почти из одних коммунистов. Бойцы арьергарда несли охранение и поднимали на ноги обессилевших.

Обмороженное лицо Орехова распухло и болело, но он продолжал бодриться.

— Мой нос превращается в слоновый хобот, а уши принимают вид ослиных, — острил он. — Дома меня родная мать не узнает, а маленькие брат и сестра подумают, что я явился из зверинца…

Крупович тоже изменил своей обычной молчаливости и старался подбодрить рабочих.

— Помни, что немцу еще хуже, чем нам, — убеждал он. — Немец к нашим морозам не привычен… Небось, как вернемся домой, все запроситесь ко мне в мартеновский цех! У нас там и зимой жарко. Буду брать с разбором — только тех, кто мороза не боится. Такой и нашей жары не испугается…

Но рабочие уже не реагировали на шутки. У первых же изб большой деревни Кирикиля отряд встретил Петров.

— Предлагаю здесь остановиться на ночлег! — сказал он Блохину. — Тут и наш обоз. Уже кипятят чай…

— Хорошо… Давай разводи людей по избам. Я позабочусь об охранении, — безжизненным голосом проговорил Блохин.

По отступлениям на фронте ему было знакомо это тяжелое ощущение безмерной усталости, когда человек становится совершенно безразличен ко всему, кроме сна. Даже жажда и голод перестали чувствоваться, не говоря уже о холоде. Но тогда он был рядовым солдатом и знал, что имеется начальство, которое обязано побеспокоиться о его отдыхе, питании и безопасности. А теперь все эти заботы легли на его плечи. Как ни устал он, а в голове неотступно стояла мысль о безопасности всего отряда. Надо было подумать не только об отдыхе и питании людей, но и о том, чтобы враг внезапно не налетел на отдыхающий отряд… Надо было организовать сторожевое охранение и проследить, чтобы люди в нем не спали, а бдительно охраняли сон и покой своих товарищей. И опять он вспомнил, как ротный командир подбирал самых сильных и выносливых людей и офицеров и направлял их в сторожевое охранение.