Богоматерь Нильская - [32]

Шрифт
Интервал


Во время прополки бобов Вирджиния сказала матери, что назавтра собирается съездить к Сколастике, своей тетке по отцу.

– Конечно, – сказала Леонсия, – тебе надо навестить тетушку. Как это я сама не предложила тебе этого еще раньше? Сколастика не моя сестра, она сестра твоего отца и носит его родовое имя, Ньогозенге. Я всегда говорила: с теткой тебе надо быть в хороших отношениях. Горе всем нам, если она рассердится! Тетка по отцу – это как грозовая туча. Что с нами было бы, если бы она тебя прокляла? Сколастика всегда приносила тебе удачу, она и с дипломом будет тебе полезна. Только нельзя же идти к тетке с пустыми руками. Что она обо мне подумает? А твой отец? Бери мотыгу, пойдем скорее, приготовим для Сколастики пиво из сорго.

Весь день они занимались приготовлением пива из сорго, без которого Вирджинии ни в коем случае нельзя было показаться у тетки. Леонсии было о чем беспокоиться. Дома ни амамеры – черного сорго, из которого готовят пиво, ни дрожжей умусембуро. Пришлось идти просить у соседок. У одних тоже не было, другие явно не желали делиться. И каждый раз визит требовал долгого разговора – из вежливости. Леонсия старалась не проявлять признаков нетерпения. Наконец старая Муканьонга после бесконечных жалоб на бедность и невзгоды нашего времени согласилась дать и того, и другого – на маленький кувшинчик. При наличии амамеры и умусембуро пиво из сорго готовится недолго, но надо было еще найти калебас изящной округлой формы с красиво изогнутым горлышком, подобрать к нему в качестве футляра одну из тонких плетенок, которые Леонсия мастерила сама, и украсить ее гирляндой из банановых листьев. Драгоценный подарок был завернут в полотенце для рук, привезенное Вирджинией из лицея, и положен в ее сумку.


Грузовичок остановился на рынке в Газеке. Вирджиния, которой благодаря ее школьной форме позволили ехать рядом с шофером, дождалась, пока, кряхтя и вытирая пот, из кабины выберется громадная тетка, которая на каждом повороте наваливалась на нее всем своим мягким, жарким телом. Пассажиры, ехавшие сзади, уже спрыгнули на землю и теперь доставали свои вещи: свернутые в трубку и перевязанные сизалевыми веревками матрасы, листы железа, двух коз, канистры с банановым пивом или с керосином… Из лавок, выстроившихся вдоль одной из сторон грязной рыночной площади, выбежали бои и принялись разгружать бидоны с пальмовым маслом и мешки с цементом, которых с нетерпением ждали пакистанцы.

Вирджиния вошла в лавку, купила бутылку «Примуса», потом долго торговалась на рынке с ворчливым старикашкой по поводу куска табака, который тот отрезал от длинной плетеной спирали, и наконец направилась к женщинам, устроившимся на потрепанных циновках и продававшим золотистые пончики из мисок, расписанных красными цветочками. Она купила три штуки под горящими от зависти взглядами мальчишек, которые днями напролет, все время, пока работал рынок, сидели по-турецки напротив торговок и не сводили глаз с этих недостижимых лакомств. Вирджиния пошла по тропинке, которая вела к холму, где жила ее тетка.


Узкая тропинка бежала вдоль гребня, возвышавшегося над насыпными террасами, которые спускались к засеянному маисом болоту. Отсюда открывался вид на холмы, по уступчатым склонам которых рассыпалось множество домиков – круглых и прямоугольных, крытых соломой или реже черепицей. Многие из них прятались в густых банановых рощах, так что об их присутствии можно было догадываться лишь по синеватому дымку, лениво поднимавшемуся над огромными глянцевыми листьями. На посаженных ровными квадратами кофейных деревцах уже краснели гроздья ягод. В болотистой низине еще сохранилось несколько кустов папируса, среди которых, не обращая внимания на работающих крестьянок, с небрежной грацией прогуливались четыре венценосных журавля.

На вершине самого высокого холма виднелись представительные здания миссии. Зубчатая башня церкви напомнила Вирджинии картинку из учебника по истории: замок, который, согласно многократно повторенному уроку сестры Лидвины, очень и очень давно служил в Европе жилищем благородным воинам.


Солнце должно было вот-вот скрыться за холмами, когда в конце тропинки показался наконец дом тетки Вирджинии. Сколастика, которая, конечно же, издалека узнала фигурку своей племянницы, тотчас бросила работу на поле, собрала корзину со сладким картофелем, который как раз выкапывала к ужину, взбежала вверх по склону и, прежде чем Вирджиния дошла до дома, встала у входа. Она едва успела обтереть пучком травы ноги от налипшей на них земли и опустить покрывало, вздернутое выше колен, чтобы удобнее было работать. Вирджиния вынула из сумки плетенку и, как полагается, поставила ее себе на голову. «Добро пожаловать, Вирджиния, – сказала Сколастика, – я знала, что ты придешь, меня об этом предупредили. Вчера вечером огонь вдруг начал трещать, а над пламенем заплясали искры. Это верный знак, что будет гость. Тогда я произнесла слова, которые следует произносить в такой момент: „Араказа йизанье импамба. Пусть гость придет не с пустыми руками“. Но я знала, что это ты придешь. Я Ньогозенге, твоя тетка по отцу. Леонсия должна была отпустить тебя ко мне».


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.