Богиня в бегах - [13]

– Хорошо. Только позвоните им предварительно, мало ли… Номер там указан.

В отеле оказались места: одно- и двухместные, приезжайте хоть сейчас.

По дороге таксист бурчал себе под нос, тихо и иногда неразборчиво, но что-то Полина могла расслышать:

– Это в девяностые каждая гостиница борделем была… а каждая ночная поездка – за барышнями… так и работал, одну фею туда отвези, другую оттуда привези… а у меня тогда семья была, и дети – трое! Сейчас-то пятеро уже, а было тогда трое… а я все таксист. Зато жена моя – и кассир, и швея, и мыло какое-то дома варит-продает. Вам, женщинам, все легко дается. Это мужику нормальной работы не найти. Там на деньги кинули, там не платят, там уволят по сокращению… она мне говорит: ты токарь? Открывай, говорит, мастерскую. А на какие деньги я ей ее открою? Это же одному дай, второму дай, а третий сам возьмет, мне ни копейки не останется… какой тут заработок… а я еще инвалид. Вот и таксую. А гостиница тут хорошая. Никто не обидит.

Полина с болезненным вниманием вслушивающаяся в монолог, вздрогнула, когда машина остановилась у четырехэтажного светлого здания с балкончиками.

Над входом горела надпись «Акапулько».

– Спасибо, – сказал она и расплатилась.

– Не за что, – ответил таксист и уехал, продолжая беседовать уже сам с собой.

На улице было зябко. Полина закуталась в шаль и стремительно взбежала вверх по лестнице.

Сзади донесся неразборчивый крик, который ее подстегнул: почему-то стало страшно.

В холле отеля не оказалось ни огромных искусственных пальм, ни другой кокосово-мексиканской атрибутики: дизайнер знал свое дело и в пошлость не скатился. Оливковые и кофейные тона нежно сияли на стенах, шторах, лампах и круглых вазочках на маленьких столиках. Было уютно и светло. За стойкой ресепшена сидела девушка с белым тропическим цветком, воткнутым в пышную прическу, и это был единственный штрих, напоминающий об отдыхе на побережье.

Очень уместный, оценила Полина, и протянула девушке паспорт.

– Будьте добры, одноместный номер на семь дней. – Она решила, что недели на расследование ей будет достаточно.

Девушка приняла паспорт и начала оформлять заказ, щелкая по клавиатуре и изредка взглядывая в экран монитора большими темными глазами.

Позади распахнулась и снова закрылась дверь, застучали торопливые шаги, и снова мужской голос взволнованно выкрикнул:

– Диана! Дианочка!

Полина не выдержала и обернулась: столько радости и восторга было в этом возгласе, что захотелось увидеть счастливца, настигшего наконец свою прекрасную Диану, и саму Диану.

Широко распахнув объятия, к ней, а не к неведомой незнакомке, шагал мужчина. Был он высоким и худощавым, с короткой стрижкой, сухими и длинными чертами лица, в очках в тонкой оправе. За очками сияли радостью и удивлением светлыесветлые глаза: Полина таких никогда не видела, настолько удивительно-светлыми они были, но пугающего впечатления не производили, потому что были обведены по радужке темным кольцом.

– Где же ты была? – торопливо забормотал незнакомец, сгребая оторопевшую Полину в охапку и крепко обнимая. Свой подбородок он поместил на ее плечо, а гладко выбритой щекой прижался к ее щеке, и Полина почувствовала теплое биение пульса. – Диана! Самойлова! Почему ты не в Москве? Почему ты сбежала? Марина Петровна тебя ищет, надежды не теряет. Почему сбежала, никому не сказав?

Он разомкнул объятия, взял ее за плечи и легонько встряхнул, встревоженно вглядываясь.

– Я не Диана, – выдохнула Полина, приходя в себя после неожиданной близости с незнакомым мужчиной. – Меня зовут Захаржевская Полина… и я не терялась, не сбегала, я тут живу… с мужем. Уже давно… Вы обознались!

Мужчина отступил от нее в растерянности.

– Не может быть! – сказал он. – Мы же учились вместе. Я Петр, Петя Соболь… Помнишь? Ты меня Бобром называла… Я не мог обознаться!

– Вы точно перепутали, – уверила его Полина, хотя ей стало жаль той не случившейся встречи с однокашницей, которую так ждал этот Петя Соболь.

Петр опустил большие руки. Он был явно расстроен.

– Вы ошиблись, – подтвердила девушка с ресепшена, до этого молча и с интересом наблюдавшая сцену. – Вот ваши ключи, госпожа Захаржевская. Второй этаж, номер двадцать два. Дверь сразу за колоннами. Завтрак в десять часов.

И она отдала Полине паспорт и небольшой серебристый ключик с деревянным номерком. Полина забрала ключи и поднялась наверх по лестнице, не желая оказаться в одном лифте со случайным знакомцем Петром. Однако она не выдержала и разок обернулась с самого верха площадки: Петр так и остался стоять у ресепшена, опустив голову.

«Бедняга», – подумала Полина еще раз, открыла дверь своего номера…

Первым делом она развесила в шкафу предметы своего скромного гардероба: платье-футляр персикового цвета с рукавами в три четверти и длинный серый кардиган с нежно-розовым капюшоном и манжетами. Туфли, что были на ней, – единственные, – она поставила у двери. Вынула и кинула на кровать нетбук и туго набитую косметичку.

В ней хранились все ее деньги. Полина испытывала чувствительные уколы совести за то, что взяла эти деньги. Ее слабо успокаивало даже то, что, когда она заболела, Глеб снял с ее банковских карт все средства и приобщил их к семейному бюджету, а значит – попросту взял себе, потому что бюджетом распоряжался он и только он.