Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [245]

«Ха!» — сказал Котов от двери, но сказал это больше из растерянности. Сидит немецкий офицер, пистолет у двери на стул положил, да и пистолет-то крошечный, почти игрушечный. Стрелять вроде и неудобно. Когда Котов издал свой звук, Бергер и хозяин одновременно взглянули на него. Бергер подумал, что это русский доброволец из немецкой комендатуры.

«В чем дело?» — недовольно спросил он.

Котов быстрым взглядом окинул комнату учителя. Если бы пистолет был при офицере, но он на стуле у двери.

«Так в чем же дело?» — повторил Бергер.

Котов, почти растерянно:

«Хен де гох!»

Бергер говорил с ним по-русски, а Котов вдруг перешел на немецкий язык, в котором он знал с десяток слов, а из этого десятка, лучше всего «хенде гох» — руки вверх — помнил, потому помнил, что и сам перед немцами руки поднимал, и немцев заставлял перед собой поднимать.

Бергер не поднял рук, только встал, черты лица мгновенно заострились.

«Кто вы?» — спросил он. Ни страха, ни изумления в нем не чувствовалось. Учитель, побледневший, но гневный и решительный, поспешно занял позицию между Бергером и Котовым.

«Я не знаю, кто вы и зачем явились сюда», — сердито сказал он Котову. — «Господин Бергер — мой гость, и если вы партизан и хотите стрелять в него, то стреляйте прежде в меня».

Старик закинул голову, его борода встопорщилась и направилась острием к Котову, словно собираясь пронзить его.

«Вы отправитесь со мной», — сказал Котов немцу.

«Кто вы?» — в третий раз спросил Бергер.

«Какая вам разница, кто вас пристукнет», — рассердился Котов, перекидывая через плечо пояс с пистолетом Бергера. — «Кто вы, да кто вы?» — передразнил он офицера. — «Я может быть толком и сам не знаю, кто я. Вы вон даже пистолет свой положили в другом конце комнаты. Можно подумать, что не офицер, а какой-то ветеринар».

«Я не ветеринар. Я капитан германской армии», — тихо сказал Бергер.

«Ну, всё равно, выходите!» — приказал Котов.

Бергер пошел к выходу. Они спустились с крыльца. Учитель семенил сзади Котова и всё твердил свое:

«Я не могу согласиться на это. Вы не смеете уводить его. Господин Бергер очень хороший человек».

«И что вы, папаша, мне голову морочите!» — отмахнулся Котов. — «Немец, да еще офицер, вот и надо поступать с ним соответствующе».

«То есть, как это соответствующе?» — петушился старик. — «Что вы имеете в виду? Вы должны помнить, что господин Бергер истинный друг русских. Он прекрасно разбирается в живописи».

«В живописи?» — совсем не к месту переспросил Котов. Тут же разозлился, сказал: «Тогда подумать требуется, ежели в живописи разбирается».

Котов сам не знал, зачем он это говорит. Живопись его никогда не интересовала. В своей жизни он с увлечением рассматривал только одну картину, да и то только потому, что она была намалевана его полковым другом, изобразившим на ней самого Котова в весьма игривом виде. Всеми другими картинами в мире Котов интересовался лишь постольку, поскольку на них изображены красивые женщины, и чем эти женщины больше обнажены, тем более высокого мнения был он о художнике.

Чувствуя несуразность положения, Котов приказал Бергеру садиться за руль автомобиля:

«Если попытатесь бежать или привлечь своих на помощь, пощады не ждите», — сказал он ему. Бергер посмотрел в прищуренные, злые глаза Котова и поверил: пощады не будет.

Автомобиль двинулся из села. За рулем был Бергер и рядом с ним Коровин. Позади Иголин и Котов. Солдат, что приехал с Иголиным, остался в селе. Котов не смотрел в сторону Иголина, но тот знал, что при малейшем движении он спустит курок автомата. Встречались немецкие автомобили. Черный штабной лимузин, заполненный людьми в немецкой одежде, не вызывал подозрения. Часа через два быстрой езды покинули главную дорогу, съехали на проселок. Скоро бензин кончился. Пошли пешком и еще часа через три достигли глухой, безлюдной деревни, со всех сторон обложенной лесом.

Под вечер из леса вышли двое. Припадая на левую ногу, шел Марк, а за ним бодро двигался кривоногий Абдулла с винтовкой. Марк теперь был безбородым, казался худым и измученным. На околице деревни они остановились, постояли. Это место было усеяно маленькими холмиками земли. Каждый холмик отмечен деревянным крестом. Однообразные могилы, однообразные кресты. Видно было, что кладбище возникло сразу, в одно время. Так оно и было. Тогда, вырвавшись из города и оставив в руках гестаповцев Марка и других, Котов с отрядом достиг этой лесной деревни. Немцы преследовали их по пятам, и надо было много отваги и удачи, чтоб уйти от них. Судьба и тем и другим наделила Котова. Через два дня отчаянной игры со смертью, думая, что они оторвались наконец от немецкой погони, Котов расположил отряд на отдых в этой лесной деревне. Под утро эсэсовцы ворвались в деревню. Сопротивляться было невозможно. Немецкий отряд в три сотни человек, а у Котова оставалось шесть десятков молодых парней. Прорвавшись, понеся при этом новые потери, отряд Котова скрылся в лесу. Разъяренные неудачей эсэсовцы всю свою ярость обрушили на жителей деревни. Они волокли людей на луг, бросали в большой сарай — мужчин, женщин, детей. Сарай подожгли вместе с людьми. По тем, кто вырывался из огня, стреляли. Швыряли в огонь гранаты. Погибло в огне больше ста человек. Когда немцы покинул деревню, оставшиеся в живых вернулись, похоронили погибших, а потом ушли в лес. Деревня опустела. Много было в то время таких селений — призраков на русской земле.