Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [246]
Сиротливо стояли обезлюдевшие дома. Черными провалами казались побитые окна и дверные проемы без дверей. Улицы заросли бурьяном в человеческий рост, а в нем шмыгали одичавшие кошки, промышляли охотой.
Марк и Абдулла пробирались сквозь бурьянные джунгли, словно не в селение пришли, а в дикое, нехоженое место. Дошли до часовенки. Бурьян укрыл ее по крышу, часовня совсем маленькая, сложена из толстых бревен и крыша у нее луковкой. Двери нет, за дверным проломом — полутьма, сырость. Снаружи перед входом скамейка, а на ней ссохшийся человек в белой свитке. От времени свитка приобрела цвет слоновой кости. Марк наклонился, заглянул ему в лицо. Тяжело и неподвижно смотрел мертвый, привалившийся спиной к бревенчатой стене. Через дверную дыру был виден Христос с тонким неземным лицом.
Христос и мертвый старик в свитке берегли мертвую деревню.
Абдулла позади Марка языком цокал, сказал: «Ай, ай! Какой упорный дедушка был. Вчера я приходил, не было дедушки, сегодня — сидит дедушка. В лесу не захотел умирать, сюда пришел. Какой упорный дедушка!»
Пошли дальше. Повернули к дому — из него их окликнул Коровин. Вошли. Иголин и Бергер сидели на скамейке со связанными руками. На кровати мирно похрапывал Котов.
«Развяжите их», — сказал Марк.
Он в это время смотрел на дом на другой стороне улицы. В темном квадрате окна на миг показался человек, тут же скрылся.
Обгоняя Абдуллу, к пленникам подошел Коровин, развязал.
«Это мы для душевного спокойствия связали», — сказал он, отбрасывая в угол веревку. Иголин шагнул к Марку, но тот не хотел заметить его протянутой руки. Котов проснулся и, спустив ноги на пол, громко зевнул.
«Давно хотел вас видеть, Суров», — сказал Иголин, стараясь казаться спокойным и пряча руку за спину.
Пока он сидел рядом с Бергером, ему пришла в голову новая мысль, потрясшая его своей логичностью. Котов сказал, что придет Суров. Те, московские, говорили, что Суров с ними. Но Суров обманным путем захватил его, Иголина, который тоже с ними, и привез сюда. Скорее всего, он не знает, что и Иголин с теми, с кем он сам. Иголину казалось, что он всё понял. Суров старается устранить его. Иголин многое знает о нем. Если он с теми, московскими, то разве может он допустить, чтобы Иголин остался жив? Иголин сам устранял опасных свидетелей, это делает и Суров. Но если Иголин скажет ему, что выполняет приказы тех, московских, то Суров не посмеет… Да, не посмеет.
«Давно хотел вас видеть и потолковать с вами», — повторил Иголин.
«Вот и увиделись», — засмеялся Котов. — «Как это говорится — расставались веселились, встретились — прослезились».
Марк подошел к Бергеру. Тот медленно приподнялся. Выглядел спокойным, сдержанным.
«Странная и неожиданная встреча», — сказал Марк. — «Вы узнаете меня, капитан Бергер?»
Когда-то они встречались в немецком штабе. Потом Бергер хотел предостеречь Сурова, имел с ним откровенный разговор. Еще позже, по обязанности переводчика, Бергер писал извещения для русского населения, в которых устанавливалась награда за поимку Сурова и его товарищей по Черной кошке.
«Да, я узнал вас, господин Суров», — ответил Бергер. — «Но не хотел напоминать об этом».
«Чтобы я не подумал, что этим вы стараетесь облегчить вашу участь?» — спросил Марк.
Бергер слегка наклонил голову, подтверждая. Марк усмехнулся.
«Все мы во власти какой-то рутины», — сказал он. — «Наши представления более или менее обо всём стандартны. В том числе и об этом. В самом деле, почему бы вам не воспользоваться тем случайным фактом, что мы несколько раз встречались? Оказаться в когтях Черной кошки будучи немецким офицером, это ведь достаточно плохо, не так ли? И кто осудит вас за то, что вы используете все возможности спасения? Но стандарт, и вот, вы говорите, что не хотели напоминать».
Марк говорил это так, словно сам своих слов не слышит. Ведь, в действительности, обстоятельства вовсе не вызывали на такой разговор. Бергер заметил, что плавающая на лице Сурова полуулыбка преображает его, делает вовсе нестрашным. Печать хмурости и обостренность черт словно растаяли от этой полуулыбки, и на Бергера смотрел человек с печальными глазами и с очень заметными веснушками, сгущающимися к вискам. Говоря, этот человек думает о чем-то другом.
«Мы еще поговорим с вами, капитан Бергер», — сказал Марк. — «Посидите, послушайте, посмотрите. Может быть, для будущего пригодится».
Бергер сел на скамейку и никто не мог бы сказать, взглянув на него, что слова Марка вызвали в нем бурю. Суров сказал, что это может пригодиться ему для будущего. Значит у него есть будущее? Значит не всё для него кончено?
Марк повернулся к Иголину, о нем он и думал всё время, пока говорил Бергеру не вполне уместные слова. Повернулся и стал совсем другим. На Иголина глянуло холодное, замкнутое лицо с беспощадными серыми глазами.
«И я хотел вас видеть, майор Иголин», — сказал он. — «Но только мое желание было сильнее, чем ваше. Мне пришлось долго искать встречи с вами».
Марк был совершенно непроницаем для настороженного взгляда Иголина.
«Могу еще добавить», — сказал он, — «что особенное желание видеть вас охватило меня вчера, после того, как я был на казни Кулешова и других, которых вы выдали немцам».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.