Боги как боги - [41]

— Что это?

— Это, сын мой, твой путь в массы. Мы создаём с тобой фирму «Отец и сын». Она будет производить и продавать качественные копии «Лучшего из миров». А вот этот документ, когда ты его подпишешь, позволит нам искать и уничтожать нелицензионные копии. И привлекать к ответственности распространителей. Знал бы ты, чего мне стоило выбить это разрешение!

Бог-организатор подкатил глаза и покачал головой. Ожидал то ли просьбы рассказать подробнее, то ли похвалы. «Лучше было, когда он меня просто не замечал», — с тоской подумал сын, покорно выводя в нижнем уголке папируса свой знаменитый значок.

— Ну и отлично! Теперь заживём! Твой шедевр будет в каждом доме! Кстати, надо устроить встречу с Карри Лингом, чтобы о нашей фирме услышали. Несколько рекламных акций и публичных выступлений, и успех нам обеспечен! Я уже веду переговоры с богом-копиистом, планирую нанять его и пять-шесть лучших подмастерьев. Он артачится, но это так, чтобы цену взвинтить… — громко вещал довольный папаша, стискивая плечи сына. — Пойдём, я покажу тебе команду ликвидаторов, которая расправится с подделками!

Креатор-нескладёха мягко высвободился из его могучих рук.

— Пап, ты иди, а я ещё немного хочу здесь побыть. Импрессионисты меня успокаивают.

Бог-организатор заметно посмурнел. В кудрявой бороде защёлкали крошечные разряды.

— Как знаешь, — сказал он, почти не разжимая губ, и удалился.

Молодой талант смотрел на миры импрессионистов. Безмятежные и вечно изменчивые, великолепные и ломкие, как крылья стрекозы. И думал: «Интересно, это мне не повезло с отцом? Или ему не повезло с сыном? Или нам обоим настолько повезло, что мы никак не можем этого осознать… И ещё интересно, он побывал в моём мире хоть разок или только ради раскрутки повторяет чьи-то слова про шедевр и гениальность?»

Раздражённый бог-организатор быстрым шагом спешил проинструктировать команду ликвидаторов. И по дороге думал о неблагодарности и безграничной лени некоторых личностей.

О чём думала влюблённая красавица, обожавшая висюльки, будет видно чуть дальше.

А бабуля-одуванчик, покровительница искусств и хранительница Музея, обосновалась в нектарной, тяжело навалившись на барную стойку. Во всеуслышание разоблачала невежество и неумение ценить прекрасное, отсутствие художественного вкуса и даже элементарного воспитания. Заказывала одну рюмку амброзии за другой, с каждой рюмкой всё молодела и хорошела, ловила на себе заинтересованные взоры представителей сильного пола. Вот уж воистину, не бывает некрасивых богинь, бывает мало амброзии!

— Я не нанималась терпеть такое отношение! — заявила она наконец, слегка икая. — Уйду в шоу-бизнес или снова богиней красоты заделаюсь!

Удачно подвернувшийся бог пикапа рассеянно гладил её шелковистую ладонь и поддакивал, всецело одобряя такое кардинальное решение.

Армагеддон глазами очевидцев

Стоял душный летний день. В какой-нибудь Гишпании в такую жару сиеста. Магазины закрыты, солнце шпарит, пиликают цикады. Всё в полуанабиозе, ждёт прохлады. Но в этой стране причуды погоды почти не влияют на график работы населения.

Маленькое кафе на площади уездного городка. Мимо выставленных на улицу столиков, пыхтя вонючей чернотой, проползают самоходные омнибусы, недавно выпущенные заводом Его Императорского Высочества. Немногочисленные посетители кафе все внутри, жмутся под измождённым кондиционером, одиноким доном Кишотом в неравном бою со зноем.

Ближе к окну сидит грациозная, красивая, как с картинки, девушка Ганна. Полупрозрачное белое платье, малюсенькие серёжки и почти невидимый кулон в ложбинке меж ключиц, стрижка-шапочка, на ногах педы в цветочек. Тонкая белая шея, глаза голубые, как детская чашка. Девушка пьёт безалкогольный мохо в запотевшем стакане, зажёвывает его чем-то сдобным и читает журнал для интеллектуалов. За соседним столиком невзрачный молодой человек, Ингварь. Одет не по погоде, в футболке, блёклых дырявых денимах и растянутой вязаной кофте. Угри на щеках, в глазах тоска. Исподтишка пожирает девушку глазами. Та чувствует его взгляд и раздражённо качает точёной ножкой, что делает тоску в глазах молодчика ещё более концентрированной.

И тут небо внезапно темнеет. Не как в грозу, а резко, беспощадно наливается венозно-красным цветом. Земля начинает меленько дрожать, жестокий порыв ветра уносит тенты, батуты с детской площадки, мелких крысовидных собачонок, пакеты из рук прохожих — всё, что плохо лежит, стоит, идёт.

Потом на границе слышимости появляется гул. Он постепенно нарастает, нарастает, нарастает так, что уши закладывает, сжимает грудь, перехватывает дыхание. Мохо в стакане Ганны неожиданно закипает, как и всё жидкое вокруг. Подошвы пед плавятся, стекло витрин трескается. Посетители кафе выбегают на улицу в ужасе, в смятении. На багровом небе чётко видны пылающие слова:

ВАШ МИР ЯВЛЯЕТСЯ НЕЛИЦЕНЗИОННОЙ КОПИЕЙ ПРОИЗВЕДЕНИЯ «ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ»^© И В ЦЕЛЯХ ЗАЩИТЫ АВТОРСКОГО ПРАВА ПОДЛЕЖИТ УНИЧТОЖЕНИЮ.

ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ДОСТАВЕННЫЕ НЕУДОБСТВА.

Потом эти слова пропадают и загораются цифры обратного отсчёта. 20… 19…

Невзрачный Ингварь подбегает к девушке в белом, обнимает и страстно целует в губы. Она закидывает руки ему на плечи. Ганна дрожит, глаза закрыты, по щекам бегут слёзы и тут же испаряются, оставляя белые соляные дорожки.