Боги грядущего - [71]

Иногда в пути налетали вьюги, хлестали по лицу колкими крыльями. Приходилось останавливаться, пережидать непогоду. Однажды посреди бела дня на общину обрушилась настоящая пурга: ветер сбивал с ног, норовил разметать всю поклажу. «Лед явился по наши души, — говорили общинники. — Чует, куда идем».

Чтобы не замерзнуть, пришлось ставить шкурницы. В них просидели до следующего дня. Выходили только по нужде или чтобы подкинуть сена скотине. Когда ветер унялся, недосчитались быка и двух лошадей — их сожрали волки. Что делать? Раскидали вещи по другим саням, ссадили мужиков-невольников. Печальные горемыки побрели в плетеных снегоступах, меряя палками глубину сугробов.

Головня прикидывал: через пяток дней они будут в Гранитной пади, а оттуда рукой подать до излучины, где начинаются Ивовые пустоши. За этими-то пустошами и лежит мертвое место. Никто из Артамоновых никогда там не был, но вся тайга знала — туда лучше не соваться, погибнешь. Потому-то и рвался в мертвое место Головня. О колдуне ведь тоже говорили, что хуже его нет никого в этом мире. И чем все обернулось? Значит, и мертвое место не так страшно.

«Лишь бы успеть до оттепели», — думал Головня. Как оттепель грянет, уже не пробьешься: лед растает, берега развезет в грязи, начнут преть болота, плодить комаров. Хотя нет худа без добра — растаявший снег обнажит прошлозимнюю траву. Будет чем кормить скотину. Все лучше, чем ломкие ветви лозняка. Да и леса оживут к вящей радости охотников. Может, не так и плохо, если потеплеет? «А скарб как волочь? — тут же задавался вопросом Головня. — На своем горбу? Или бросить его?». Сомнения изводили хуже бескормицы.

А тут еще река начала петлять, точно запутывала людей. Взбешенный Головня приказал идти напрямик, срезать извивы русла. Сполох сунулся было с возражениями — получил нагоняй. «Не смей спорить со мной, — орал вождь, потрясая кулаками. — Советчик выискался! Был бы умный, сам бы стал вождем. А сейчас молчи и не вякай».

Полезли через бурелом, рубя заросли тальника и голубики. Сани цеплялись друг за друга, застревали меж деревьев, быки и лошади спотыкались о спрятанные в снегу корни. Возницы, причитая, распрягали их, вместе с бабами тянули сани, проваливаясь по колена в сугробы. Волки, обнаглев, подкрадывались к оставленной без присмотра скотине, прыгали на быков, стараясь вонзить зубы в заросшую длинной шерстью глотку. Охотники отгоняли их, пускали стрелы в хищников, но ни одного не подстрелили. Головня негодовал. «Вижу, каково ты людей учишь, — выговаривал он Сполоху. — То-то у них охота нейдет». Сполох вымещал обиду на охотниках, те огрызались в ответ. Бабы неистово ругались, поливая вождя и всех вокруг, мычали быки, гомонили возницы. Головня подгонял озверевших людей: «Злые духи нас водят, не хотят пускать в мертвое место. Цель близка. Не останавливаться!». Отдельно обращался к Рычаговым: «Мертвое место — ваш путь к свободе. Помните об этом!». И невольники помнили: рыча от натуги, толкали сани и тащили за собой упирающихся, изнуренных лошадей. В ожесточении поломали двое саней: те перехлестнулись полозьями, уткнулись носами в заснеженный распадок — рабы с досады дернули их в разные стороны, сани и развалились. Разъяренный Головня крикнул им: «Сами тащите теперь добро. Вьючить скотину я вам не позволю». Рычаговские мужики сделали из шкур большие заплечные мешки, перевязали их сверху сушеными жилами, пришили по два ремня, чтобы вдевать руки. Погрузили туда весь скарб и понесли на спинах, торя путь снегоступами. Вождь только усмехнулся: могут же, когда захотят! За ними, лопаясь от злости, побрели бабы.

Наконец, пробились к новому изгибу русла. Счастливые, скатились по пологому берегу, вывалились на скрытый под снегом лед. Оглядевшись, подсчитали потери: двое саней, один бык и две лошади. «Могло быть и хуже», — подумал Головня. Но вслух произнес:

— Мы посрамили демонов Огня и Льда, прошли через лес. Радуйтесь, братья! Мы показали свою силу.

А над ним, свирепея, неистовствовала пляска духов, и клыкасто щетинилась соснами тайга, как огромная распахнутая челюсть, готовая вот-вот перекусить крохотных людишек.

Запасы мяса скоро иссякли, и Головня разрешил заколоть быка. Этого хватило ровно на сутки, после чего убили еще одного. Артамоновы уплетали мясо за обе щеки, злорадствуя над вождем, Рычаговы же пребывали в печали — боялись, что вождь отступит. И тогда прости-прощай, долгожданная свобода. Но Головня не отступил.

До Гранитной пади добрались только через два пятка дней. К тому времени рабы волокли уже добрую половину саней и скарба. Быков сожрали всех, лошадей пока не трогали. Вождь ходил по стоянке, подбадривал родичей: «Ничего, скоро конец нашим невзгодам». За ним неотступно следовал брат Заряники, доносчик, настороженно озирался, ловя ухом проклятья Артамоновых: «Сучий потрох», «Чтоб ему провалиться», «Росток от колдовского древа». Головня тоже слышал эти слова, но молчал. Пусть их ругаются, лишь бы шли. Мертвое место всех помирит.

На второй день после Гранитной пади вышли к снежному полю. Тут и там в голую равнину наплывами врезались еловые рощи, меж которых жиденько бледнели заросли тальника.