Боги грядущего - [57]

Пошла к мужу, поведала об этом разговоре. Головня только отмахнулся: «У меня со своими забот хватает, чтобы еще о чужих думать. Ты вон домом занимайся, за бабами следи. А с общиной я как-нибудь управлюсь». Жена только рот раскрыла. Таким Головню она еще не видела. Бывало, ссорились, но он всегда первым шел на примирение. А теперь что случилось? Может, разлюбил ее? Или завел кого на стороне? И сразу вспомнился шепоток за спиной — подлый, лукавый — дескать, зачастил что-то вождь в женское жилище, так и норовит туда заглянуть; неспроста, видать! Даже и имя какой-то разлучницы звучало, Искра не запомнила — к чему забивать голову пустыми слухами? А теперь вот озадачилась: а ну как и впрямь бегает к какой-нибудь крале? Ему-то, вождю, теперь все позволено, нет больше Отца, чтобы одергивал, обличал, неусыпно стоял на страже нравов. Нынче все можно: убивать, неволить, изменять. Сходить что ли самой к девкам, проверить, какая там вертихвостка Головню одурманила?

Но к девкам Искра не пошла, испугалась — узнает муж, хуже будет. Пошла к родителям. Отца застала за работой: тот сидел на нарах и прилаживал ивовые прутья к деревянному обручу — делал нерет. Мачеха вместе со Светликовой вдовой, своей подругой-соперницей, делившей кров и внимание Сияна, ушла кормить скотину. Старшая дочурка — скуластая, со впалыми щеками, вся точно из кости выточенная — толкла в ступе сушеную рыбу, отдувалась, то и дело убирая с мокрого лба густые черные волосы. Младшая — вислогубая, остроносая, с волосами короткими и вьющимися — сидела на нарах у противоположной от Сияна стене и тачала огромной костяной иглой ходуны. От иглы по полу тянулась длинная коричневатая жила, похожая на тонкий высохший корень.

Искра закрыла за собой дверь, робко потопталась у входа.

— Вот, пришла я, отец. Примешь что ли?

Сиян смотрел на нее, зажав между коленей обруч. В правой руке держал выгнутую веточку тальника.

— Проходи уж, коли пришла.

Искра огляделась, раздумывая, куда бы сесть, потом робко опустилась на скамью возле двери и, стянув рукавицы, сложила ладони на коленях. В родительском доме она чувствовала себя неуютно — воспоминания о несправедливости мачехи и равнодушии отца не давали покоя. Но больше ей не с кем было поделиться своими подозрениями. Товаркам она не доверяла — растрепят языками как нечего делать. А отец — он хоть и не любезен с нею, но уж точно не побежит болтать с каждым о том, что услышал от дочери.

Искра посмотрела по сторонам, вздохнула.

— Хорошо тут у вас.

Врала — ничего хорошего она в родительском доме не видела. Но надо с чего-то начинать.

— Сойдет, — хмуро откликнулся Сиян.

Он тоже был недоволен. Выдавая дочь за нового вождя, надеялся, что Головня приблизит его к себе, вознесет над прочими. Но тот на тестя и не смотрел, советовался только со Сполохом и Лучиной, да и подарков не делал — решил, видно, что достаточно уже отблагодарил Сияна свадебными подношениями. Рыбак чувствовал себя обманутым. Хоть и кум вождю, а будто изгой какой: даже в избу к Головне не мог войти когда вздумается — зятек воспретил.

— Я о Головне пришла поговорить, — сказала Искра, бросив взгляд на сводных сестер.

Сиян сделал вид, что не понял намека. Ухмыльнулся, отставил недоделанный нерет, кинул прутик в охапку таких же, лежавших на дощатом полу.

— Повздорили что ль?

Искра опустила глаза.

— Не то чтобы… в общем, да.

Она снова подняла на отца взор и, собравшись с духом, выложила ему все, что наболело. Отец слушал, усмехаясь в бороду, девчонки же, напрочь позабыв о работе, с открытыми ртами уставились на Искру, завороженно внимая каждому ее слову.

Когда Искра замолчала, Сиян кивком все же выпроводил дочек из жилища, и спросил:

— Чего ты от меня-то хочешь? Сама знаешь, тесть для твоего муженька — пустое место.

— Скажи правду: есть у него зазноба в женском жилище?

— Откуда ж я знаю? Это у баб надо спросить.

— Они — болтуньи, вмиг по общине разнесут, что у нас с Головней неладно. Хочу от тебя узнать. Ты ведь тоже к ним вхож…

Сиян грузно поднялся, бренча нашейными оберегами, подошел к очагу, задумчиво покачал кумысный мешок, висевший рядом. Затем шагнул к дочери и, наклонясь, проговорил ей в лицо:

— Головня твой — проходимец и плут. Допрыгается еще. А ты знала, за кого шла. Он убил Отца Огневика и наплевал на обычай. Теперь вот плюет на тебя. — Сиян разогнулся и погладил широкой ладонью бороду.

— Так что же, правда изменяет? — проговорила Искра сквозь слезы.

— А кто ему запретит?

Сиян злорадствовал. Хоть таким способом, но отомстит вождю.

— Что творится-то вокруг — не видишь разве? — продолжал он. — Крамола крамолу ведет, прежний грех нынче за благо почитается. А главный греховодник — он, Головня. Неужто, думаешь, устоял бы, когда соблазны в глаза так и лезут? Да он же сам эти соблазны и творит. Людей приневолил, свободы лишил. Сегодня — Рычаговых, а завтра — нас. Все будем в его узде ходить, а он нас плеткой станет погонять да посмеиваться. Собрание отчего не проводится? Молчишь, не знаешь? И девки эти… Гляди, еще родит какая от него, и будет ему наследник. А ты останешься одна со своими слезами.

Искра не выдержала, завыла безутешно, а Сиян всплеснул толстыми руками.