Боги грядущего - [151]

Стрелки расступились перед вождем, притихли. Головня легко взлетел по снежным ступенькам. Придерживая громовую палку, болтавшуюся за спиной, он окинул взглядом пространство перед становищем, поправил рогатый лосиный череп на колпаке. Лучина оперся локтем о край частокола. Стянутые рыбьим клеем костяные пластины его доспеха тихо стукнули друг о друга. Приподняв сползший на глаза колпак, он искоса поглядывал на вождя. Тот перехватил его взгляд, хмуро произнес:

— Сейчас вмажут. — Помолчал, шумно сопя слипающимися от мороза ноздрями, и вдруг радостно ударил Лучину кулаком по плечу: — Вмажут! Будет бой!

Враги, растопырив коленки, вытаскивали из деревянных ящиков каплевидные бруски с хвостами, как у карпов, и вставляли их в устремленные к небу жерла больших трубок.

Лучина растерянно улыбался, не понимая радости начальника. А тот вдруг вскричал:

— Вниз!

И спрыгнул с вала.

Лучина замешкался, успев заметить, как пришельцы метнулись кто куда от своих трубок. Бахнули выстрелы, с деревьев посыпался снег.

Лучина тоже сиганул вниз, зажал уши. Над частоколом взметнулись тучи холодной серой пыли. Застучали, падая, комья мерзлой земли, закрутились снежные вихри. На пригнувшихся людей вьюжно обрушилась ледяная крошка.

— Это что ж такое?

— Не боись, — оскалился Головня, выпрямляясь. — Выдюжим.

Снежная буря, заклокотав, опала как сорванный полог. Стрелки торопливо отряхивались, тревожно поглядывали на начальство.

— Не боись, ребята! — приободрил их Головня. — Наша вера любого врага переможет.

Глаза его горели, сквозь волосню на щеках проступал лихорадочный румянец. Движения были порывисты и резки. Обернувшись к одному из охранников — рослому, белобрысому парню с родимым пятном в полщеки, — приказал:

— А ну-ка, подымись на вал, глянь, чем там враги заняты.

Тот боязливо поежился, но подчинился. Пригибаясь, вскарабкался на вал, полуприсядя глянул меж верхушек частокола.

— Что-то с большими трубками мудрят, великий вождь. Суетятся что-то…

— А остальные что? — крикнул Головня.

— Пока ничего… растянулись вереницей.

Головня, не сгоняя с лица шалую улыбку, снова обозрел лучников, сказал Лучине:

— Хорошо, что мало их. С одного боку только нападать могут. Иначе мы бы тут… — Он не договорил, крикнул стрелкам: — Держись ближе к стенам, ребята! А кто побежит — того я вот этой штукой самолично… — он похлопал по громовой палке за спиной.

И тут небо вновь будто разломилось пополам и с оглушительным скрежетом начало проседать на землю, как трухлявая крыша сруба. За спинами лучников разверзлись пылающие чертоги Огня: неведомая сила расшвыряла шкурницы, подбросила к оплывшему небу разломанные сани, косы и маслобойки, разорванные мешки, осколки посуды. Все это взмыло ввысь, крутясь в тучах снега и земли, и осыпалось обратно убийственным дождем, частично скатившись на глинистое дно образовавшихся воронок.

В куче вырванной земли, среди разного хлама и обломков виднелись посеревшие руки, недвижимо лежали тела в грязных меховиках, в воронку скатилась чья-то голова. Становище, точно огромный зверь, отозвалось на удар мучительным воем. Неистово заливались лаем собаки.

— Эвон как бьют, — пролепетал Лучина. — Не удержать…

Головня, снова выпрямившись, облизал пересохшие губы.

— Кто двинется — убью! — рявкнул на заколебавшихся стрелков. Повернулся к наблюдателю на валу. — Ну что там?

Наблюдатель вдруг откинулся назад и, взмахнув руками, съехал на спине вниз по склону. Лицо его было в крови. С той стороны частокола посыпался перещелк громовых палок, точно затрещали, ломаясь, дрова в огромном костре. И, отзываясь на этот треск, зазвенели бревна в частоколе, от которого, взрываясь опилками, отлетали мелкие кусочки. Головня заорал:

— Лучники, к бою!

И кинулся на вал, презирая опасность. Лучина с охранниками бросился за ним.

Пришельцы готовились в третий раз бахнуть из больших трубок — возились вокруг них, чуть не сталкиваясь лбами.

— Этак они нам весь стан разнесут, — дрожащим голосом произнес Лучина.

— Не разнесут, — процедил Головня, скидывая на снег лосиный череп.

— Лед их возьми, и ведь стрелой не достать, — простонал Лучина.

Грянул еще один залп. На этот раз рыбохвостые капли угодили точнехонько в частокол, выломав три неровных, оскалившихся кусками расколотых бревен, дыры, зиявших сквозь бурлящий снежный дым. Шмякнувшиеся оземь Головня и Лучина с охранниками сплевывали забившуюся в рот кисловатую талую водицу.

— Луки! — заорал вождь, поднимая лицо из снега. — Луки к бою!

Повисшую после отгремевших взрывов тишину разорвали отрывистые звуки щелкающей речи и нестройные кличи воинов. Враги шли на приступ. Головня сорвал со спины громовую палку, вскочил, прицелился, положив ее между уцелевшими верхушками частокола. Выстрелил и спрыгнул вниз, спасаясь от ответной пальбы.

— Стреляйте!

Будто стая куропаток затрепетала крыльями, взмывая в небо — стрелы, шелестя оперением, полетели во врагов. Оставшийся наверху Лучина проследил за их полетом. Сообщил изумленно:

— Отскакивают от голов! Это… демоны!

Вождь прошил его сердитым взглядом, снова махнул лучникам.

— Еще раз!

Опять загремели выстрелы громовых палок, и еще одного охранника снесло убийственной силой. Второй спрыгнул с вала, подбежал к вождю, тяжело дыша. Головня даже не посмотрел на него.