Боги грядущего - [147]

Глава третья

«У них — громовые палки, а у нас — копья да стрелы. У них — испытанные бойцы, а у нас — новички. У них — лошади, а у нас — одни коровы. Но зато с нами Наука, а с ними? Богиня не даст проиграть, подставит плечо. Иначе ради чего все?».

Так размышлял Головня, наблюдая со стены за вьющейся меж холмов цепочкой вражеского отряда. Издали еще заметил, что впереди, покачиваясь на сугробах, мчится собачья упряжка. Вглядываясь в прикрытое колпаком лицо ездока, он чувствовал нарастающую ненависть. Это был он, несомненно — беглый внук Отца Огневика, которую зиму ускользавший от карающей длани Науки. Старый недруг, ради мести предавший свой край. Спустя столько времени они опять встретились: богоизбранный пророк и неприкаянный загонщик из проклятой семьи. Вот он несется мимо чахлой лиственничной рощицы, держа подмышкой длинный остол. Кажется, Головня даже слышит его окрики собакам.

— Может, снять его из палки? — прогудел голос Осколыша. — Они далеко бьют, дотянет…

— Нет. Ни к чему подлецам знать, что у нас есть громовая палка. Шарахнем, когда припрет.

Пришельцы ехали без опаски, на виду у всего становища, не таясь, выдвинулись в крытых санях к берегу залубеневшей реки и здесь остановились, беспорядочно сбившись в кучу, словно растеклись полыньей. Несколько всадников на тонконогих конях спустились на заваленный снегом лед, проехали до края становища и, вскарабкавшись на другой берег, помчались вокруг горы, разведывая местность. Остальные, выбравшись из саней, разглядывали ощетинившееся каменными стенами и тыном стойбище, шумели — до ушей высыпавших на стены таежников долетала их щелкающая речь. Там же крутился и Огонек — говорил что-то объемистому рослому начальнику, показывал на становище. «Видать, объясняет, с какого боку за нас удобнее взяться, паскуда вонючая, — подумал Головня. — Ну погоди же, попадешься ты мне…».

— Может, перехватить всадников-то? — предложил Лучина. — Прикажу стрелкам — они из них ежей сделают. — Он по привычке хохотнул.

— Нет, — сказал Головня. — Пусть себе разъезжают.

Он все еще не доверял меткости своих стрелков, хоть Лучина и божился, что иные его люди белке в глаз попадут.

Над пучками сосен и лиственниц, венчавших холмы мертвого места, дрожала морозная ясная серь. Лохматое морщинистое небо нависало бурой глиняной крышкой. Враги, усевшись на край саней, что-то жевали, задумчиво поглядывая на стан таежников. Их лица угольно чернели в рыжем пуху колпаков. Один из пришельцев стащил со спины громовую палку, прицелился. Сухой раскатистый грохот почти слился с воплем кого-то из людей Головни. Со стены внутрь становища рухнуло тело.

— Хладовик, отрада моя, — завопила какая-то баба.

Народ, смешавшись, отхлынул от края стены, повалил вниз по широким снежным ступеням.

— Вовремя тополиную рощу срубили, великий вождь, — одышливо забормотал Хворост, отступая на шаг назад. — Они бы нас оттуда как зайцев… А тут двойная польза — и частокол сделали, и врагов лишили укрытия…

Головня, спрятавшись за полуразрушенным зубцом стены, глянул на первого помощника, опалил его бешенством.

— Палку!

Тот отшатнулся, изумленно округлив выпуклые лягушачьи глаза, раскрыл трясущийся рот, протянул назад руку и, не оборачиваясь, коротко передал стоявшему чуть поодаль старшему сыну:

— Палку!

Тот, невольно пригнувшись (боялся новых выстрелов), подступил к вождю, на ходу скидывая с плеча громовую палку. Головня подхватил ее, развернулся, прицелился, оперев цевье о засыпанный снегом верх каменного зубца. Долго стоял, слегка двигая винтовку вперед и назад, покачиваясь туловищем и сопя. Помощники, не подходя к краю стены, напряженно следили за повелителем. За их спинами, не унимаясь, причитала баба, плакала над погибшим. Народ шумел, сочувствуя ей.

Выстрел вспугнул воробьев в ближних рощах, щелчком отразился от неба. И тут же, точно хлесткие удары плеток, загрохотали ответные выстрелы. Посшибало снежные верхушки с зубцов, посыпалась каменная крошка со стен; помощники, не сговариваясь, хряпнулись на животы, поползли в разные стороны, вжимая головы в плечи. Вождь, присев за зубцом, стиснул палку коленями, покусал твердые от мороза губы.

— Не попал.

Скосил глаза на лежащих помощников и вытер тыльной стороной рукавицы нос. Проорал, перекрывая гром выстрелов:

— Зато теперь знают, падлюки, что у нас есть палка. Остерегутся лишний раз приближаться. — А затем, отвернувшись, обронил с досадой, ударив себя по коленке: — Эх, в Огонька надо было целить… мразь такую…

Глянул сурово на прильнувшего к заснеженной стене Лучину, крикнул недовольно:

— А ты чего здесь елозишь? Ты где должен быть, а?

Тот непонимающе поднял лицо с налипшим снегом, заморгал.

— А где?

— Ты на западной стене должен быть! Следить за всадниками. Сам не догадаешься? Все окрика моего ждешь?

Лучина замотал головой, стряхивая снег.

— Так ведь не было приказа…

— А сам додуматься не можешь? Все за мной как за мамкой бегать будешь? Иди к своим стрелкам, живо!

Лучина подтянул ноги к животу, вскочил и кинулся к ступенчатому снежному бугру возле стены. А Головня, откинувшись затылком к зубцу, крикнул, подняв глаза к небу: