Богатые — такие разные. Том 1 - [3]

Как раз в этот момент меня и прервал О'Рейли.

— Письма мисс Слейд, господин Ван Зэйл.

«Дорогой господин Ван Зэйл, — писала Дайана Слейд твердым, строгим почерком, — я нахожусь в высшей степени в необычном положении, и мне совершенно необходим совет такого чуткого и умудренного опытом человека, как Вы… поэтому не сможете ли Вы уделить мне несколько минут Вашего времени?» — заключала она.

Читая ее второе письмо, я понял, что тайна начала приоткрываться.

«Дорогой господин Ван Зэйл, пишу вам потому, что знаю, как Вы цените прошлое, и что Вы смотрите глазами знатока на красоту средневековья. Я владею самым прекрасным домом в Англии, небольшим, но изысканной архитектуры, похожим на миниатюру Фуке, и мне очень хотелось бы, чтобы Вы его увидели. Вы не должны упускать возможность получить эстетическое наслаждение».

Я поднял глаза. Обе секретарши сидели не шелохнувшись, положив карандаши на свои блокноты, с выражением удивления на лицах. У них редко бывали такие передышки. Не обращая на них внимания, я уселся за письменный стол и прочитал третье письмо.

«Дорогой господин Ван Зэйл, из-за английского закона, дискриминирующего женщин, я со дня на день потеряю свой дом. Вы должны увидеть его, пока этого не произошло. Если Вы не можете приехать в Норфолк, то хотя бы примите меня на пару минут в Лондоне, чтобы я смогла описать Вам свой дом».

Для меня самым интересным в этих письмах было не то, что мисс Слейд ни разу не заикнулась о деньгах, хотя было очевидно, что именно острой их необходимостью и продиктованы эти письма. Я был заинтригован, так как все письма явно были написаны в один день, но с расчетом, как в детективном романе, на постепенную подачу информации. Нехотя признаваясь себе в некотором любопытстве, я принялся за последнее письмо.

«Дорогой господин Ван Зэйл, как жаль, что Вас так ревностно оберегают от контактов с миром! Но я не думаю, чтобы Ваши секретари осмелились выкинуть «Мэллингхэмский часослов», книгу, находившуюся в моей семье в течение более четырехсот лет. Прочитав в «Таймсе» о том, что Вы недавно приобрели на аукционе Кристи средневековую рукопись, я подумала, что Вы были бы рады случаю ознакомиться с этим превосходным произведением искусства пятнадцатого века. Я должна предупредить Вас, что книга не продается. Я посылаю ее Вам на одну неделю, по истечении которой я была бы счастлива лично прийти за манускриптом. Искренне Ваша…»

На всех четырех письмах был проставлен адрес: Мэллингхэм Холл. Мэллингхэм. Норфолк.

Я улыбнулся, и когда мои письма к Стивену Салливэну, моему юному компаньону в Нью-Йорке, и к Картеру Глассу были закончены, я послал за О'Рейли.

— Я хочу посмотреть досье на мисс Слейд по возвращении на Керзон-стрит, — распорядился я. — И еще, О'Рейли…

— Да, сэр?

— Выясните, девственница ли она, хорошо? Я знаю — здесь думают, что у нас начался расцвет новой нравственности. Однако откровенно говоря, я начинаю сомневаться, чтобы кто-то знал об этом за пределами лондонского Вест-Энда.

— Да, сэр.

Никто не мог бы высказать свои мысли более нейтральным образом. Ведь мы постоянно присматриваемся друг к другу, и я вовсе не считаю, что он ведет холостяцкую жизнь, для которой его подготовила семинария. Но знаю — он хотел бы, чтобы я так думал. Он выказывает полное безразличие к сексуальным проблемам, чему я рад, так как это означает, что моя личная жизнь никогда не будет его смущать. Однако одновременно это меня и раздражает, потому что я чувствую все самодовольство этой позы. Пока О'Рейли не поднялся до видного положения в моем доме, мне и в голову не приходило, как сэр Галахад должен был раздражать рыцарей Круглого стола.

— Что-нибудь еще, сэр? — спросил этот утомительный образец добродетели, и мне пришлось подавить желание отправить его на поиски Священного Грааля.

Это был длинный день, но в конце концов я вернулся на Керзон-стрит, просмотрел досье мисс Слейд, не найдя там ничего, что мне не было бы уже известно, надиктовал мисс Фелпс несколько писем, перелистал пришедшие вечером бумаги, принял ванну, побрился, переоделся и приехал в театр как раз в момент поднятия занавеса. Пьеса была отвратительная, но ведущая актриса оправдала надежды, которые заронила во мне во время нашей предыдущей встречи, и после позднего ужина мы удалились в ее апартаменты.

Меня раздражало, что мои мысли все время вертелись вокруг «Меллингхэмского часослова», но я этому не удивлялся. Мне наскучили театральные сплетни моей актрисы, и разочаровывало отсутствие в ней оригинальности. Хотя, будучи человеком вежливым, я и оттягивал уход от нее, я почувствовал большое облегчение, возвращаясь вместе с верным Питерсоном домой. Когда дежурил Питерсон, я разговаривал с ним редко. Наилучший способ терпеть чье-то присутствие в минуты потребности в одиночестве — это игнорировать его присутствие. Но этой ночью, едва выйдя на свежий воздух, я почувствовал, как мою голову словно что-то сдавливает, а за глазами появилась боль, и я быстро проговорил:

— Вы можете сесть вместе со мной на заднее сиденье, Питерсон.

А сам полез в карман за лекарством. Приняв таблетку, я почувствовал себя лучше и понял, что симптомы эти были, вероятно, плодом моего воображения, результатом страха перед болезнью, а не самой болезнью. Тем временем машина уже отъехала от тротуара, и, чтобы развеяться, я быстро проговорил в сторону удобно расположившейся рядом массивной фигуры Питерсона: