Бог всегда путешествует инкогнито - [74]

— Вы действительно так думаете?

— Для этого достаточно в офисе вслушаться в разговоры начальства. И знаешь, даже словарный запас этих бесед не случаен. Он, как зеркало, отражает душу… Вслушайся, вслушайся, и ты услышишь метафоры, связанные с беременностью и родами. Разве не говорят о трудном проекте, что он «рождался в муках» или что его «долго вынашивали»? А если проект провален, его объявляют «недоношенным». Разве нет? Если же его никак не могли завершить и он требовал нового финансирования, о нем обязательно скажут, что его «щипцами вытаскивали». А про программу, которая поначалу подавала надежды и ничем не кончилась? «Гора родила мышь». А если намеченный план близок к завершению? Он, оказывается, «на сносях». А про идею, которая воплотилась? «Увидела свет»…

От удивления я потерял дар речи. Я никогда ничего подобного себе не представлял и не проводил таких параллелей. Для меня бешеная гонка за власть всегда была результатом смешения агрессии и соперничества, характерного как раз для мужчин…

Было занятно услышать такие утверждения из уст Дюбре, в котором явственно ощущался вкус к власти. А трезво ли он себя оценивал?

И тогда женоненавистничество многих мужчин тоже является скрытым признаком комплекса неполноценности?

— Если вернуться к моему разговору с начальником, то не знаю, ревнует ли он свою жену и зашкаливает или нет его уровень тестостерона, но больше мне ничего не удалось от него добиться.

Дюбре скорчил раздосадованную гримасу. То ли обиделся, что я не выполнил всех его заданий в деталях, то ли был недоволен собой, потому что не смог мне ясно все растолковать.

Он бросил сигару в большую медную пепельницу:

— На данный момент у тебя есть все необходимые ресурсы, чтобы самому управлять своей жизнью, а не по чужой указке.

Он решительно допил бурбон, со стуком поставил бокал на низкий столик и встал.

Катрин, опустив глаза, глядела в блокнот.

— И вот что ты должен будешь сделать, — сказал он с макиавеллиевской улыбочкой, меряя шагами пространство перед книжным шкафом. — Это твое новое задание.

— Да?

Воздух был напоен запахом сигары.

— Ты считаешь, что твой шеф на ложном пути и что его решения пагубны для предприятия?

— По-моему, это ясно.

— У тебя есть впечатление, что управлять нужно по-другому, внедряя не только финансовые элементы?

— Совершенно верно.

— Тогда тебе надо занять его место.

— Очень смешно.

Он посмотрел мне в глаза:

— Я не шучу, Алан.

— Не может быть, конечно шутите!

Он нахмурился:

— Уверяю тебя, я не шучу.

Меня одолели сомнения. Он что… серьезно?

Он заметил мое смятение и несколько секунд пристально на меня смотрел.

— А что, собственно, тебе мешает? — спросил он слащавым голосом.

Все это было так нелепо, что я совсем растерялся. Что можно ответить родственнику, который спрашивает, что вам мешает стать министром или кинозвездой международного класса?

— Но… это же очевидно… Будем реалистами, ведь у каждого есть лимит, в рамках которого он и действует…

— Действителен только тот лимит, какой ты сам себе поставишь.

Я почувствовал, как во мне нарастает гнев. Но я его слишком хорошо знал, чтобы не понимать: таким способом его не проймешь. Вот уж воистину, этого типа шарахало от полной ясности рассудка и способности к тонкому анализу до явного отклонения от нормы и полного безумия.

— Вы отдаете себе отчет, что он даже не мой начальник? Что он начальник начальника моего начальника и нас разделяют три уровня служебной иерархии?!!

Катрин подняла глаза и теперь пристально изучала Дюбре.

— Тот, кто намерен штурмовать гору, не должен пугаться ее высоты.

— Да вы сами-то хоть раз занимались бизнесом? Эшелоны власти так не перескакивают, на то есть свои правила!

— Тот, кто подстраивается под правила, просто не желает думать! Если ты рассуждаешь, будучи вставлен в определенные рамки, ты не найдешь новых решений, только те, что давно всем известны. Надо выйти из рамок!

— Все это красивые слова. А вот вы бы сами как поступили на моем месте?

Он присел на подлокотник кресла и, улыбаясь, на меня посмотрел:

— Выпутывайся сам, Алан. Черпай из собственных источников.

Я поднялся с твердым намерением уйти отсюда. Не хватало еще обедать в компании сумасшедшего.

— У меня на это нет средств.

Он медленно, очень низким голосом произнес:

— А ты все же попробуй. Это твое последнее задание. Выполнишь — и я верну тебе свободу.

Свободу… свободу… Я поднял на него глаза. Он улыбался спокойной, нарочито решительной улыбкой.

— Вы не можете обуславливать мою свободу невыполнимым заданием. Я не могу принять это условие.

— Но… у тебя нет выбора, мой дорогой Алан. Должен ли я напоминать тебе о нашем договоре?

— Как я могу выполнить договор, если вы сами делаете его невыполнимым?

Он впился в меня властным, требовательным и безжалостным взглядом:

— Я приказываю тебе стать президентом «Дюнкер Консалтинг».

Его голос гулко раздавался в просторной комнате.

Я без страха выдержал его взгляд.

— Даю тебе три недели, — сказал он.

— Это невозможно.

— Это приказ. Что бы ни случилось, ты найдешь меня двадцать девятого августа. Я буду ждать тебя в двадцать ноль-ноль в «Жюль Верне».

У меня сжалось сердце. «Жюль Верне»… Это ресторан на верхушке Эйфелевой башни… Последние слова он произнес очень медленно, понизив голос и глядя мне прямо в глаза. Угроза была ясна и ужасна. У меня задрожали ноги. Все надежды рухнули. Я, несомненно, находился в руках безумца.