– Спасибо за службу, товарищ капитан. Спасибо тебе, дорогой, – и двумя руками стиснул и тряхнул ему кисть. Степченков неловко стоял и переминался. Образовалась пауза.
– А почему ты прицел дал на два деления больше, чем выходит по подготовке? – командующий отнес от глаз листок. – И что это за установка «полделения»? Почему поправки? – По интуиции, – вздохнул Степченков. – Что значит – по интуиции? – Вечер… – скупо обронил тот. – Не понял. То есть?
– Температура воздуха ниже, плотность и влажность выше, и ветер вечером всегда стихает… Вечером метеосредний через пятнадцать минут уже неточен, это учесть надо.
– Та-ак.
– Перепад пяток метров учесть надо: стоишь ведь не точно на отметке по карте. Степень изношенности ствола…
– Да не проще ли сразу при пристрелке…
– А зачем, если заранее ясно.
– Откуда же ясно? Сколько на них давать?
– Практика. Потом, снаряды были с тремя плюсами, а три – почти всегда два с половиной.
– С чего ты взял?
– А я их часто взвешивал, чтобы уяснить.
– Снаряды взвешивал?! На чем?
– На медицинских весах.
– Ну-ну, – сказал командующий. – Нарвался я на аса! Учитесь, товарищи офицеры – что такое профессионал; что такое любовь к своему делу. Что ж ты в капитанах-то застрял, Степченков? ЧП были?
– Образование среднее, товарищ генерал-лейтенант. Кончал еще не высшее училище.
– А почему в академию не поступал?
– Поступал.
– Ну и что?
– Не поступил.
– Почему? Уж ты-то? Строевую не сдал, что ли? – пошутил он. Окружающие готовно – незло – подсмеялись.
– По зрению, – неохотно скрипнул Степченков.
– А сколько у тебя?
– Минус семь с половиной.
– Ско-олько?! Да-а… – протянул командующий. – Как же тебя проверки не комиссовали?
Степченков развел локтями – эдакий дрыг обрубками крыльев.
– Он таблицу наизусть выучил, – подал голос майор.
– А? Та-ак… А если выучил, что ж не можешь в академию ткнуться?
– Поздно.. – Сколько тебе?
– Тридцать девять.
– Мд-а. Ну, а раньше, когда поступал?
– Не догадался.
– А когда догадался и возраст позволял?
– Больше не направляли.
– Ясно! – сказал командующий. – Направлять не направляли, но в полку держали – для результативности, и на всякий случай, чтоб был хоть один артиллерист, так? – Перевел тяжелый взгляд на командира полка. Командир полка вытянулся. Степченко пожал плечами.
– Короче, – спросил командующий, – начальником штаба в отдельный артполк хочешь?
Установилась космическая тишина. Сейчас на глазах у всех происходил один из тех редчайших случаев, которые затем перелагаются в легенду и передаются поколениями офицеров всех округов: как командующий вознес личной властью судьбу неудачливого офицера, посадив капитана сразу на подполковничью должность, так ему понравилась стрельба того.
– Спасибо, не хочу, – ответил Степченков.
В толпе произошло легкое гудение. Комполка спокойно кивнул головой. Командующий склонил голову чуть набок, как озадаченный победоносный петух.
– А почему это еще? – осведомился он.
– Я артиллерист, – сказал Степченков.
– А я тебя не кухню предлагаю.
– Моя профессия – стрелять, – сказал Степченков.
– Но не могу же я поставить тебя на дивизион! – сказал командующий. – Я вообще гнать тебя должен, узнав официально о твоих очках, ты понял?
– Понял, – сказал Степченков равнодушно.
– И что?
– А все равно еще год-другой – и в запас.
– Хоть бы майора тебе дать, что ли, – раздумчиво сказал командующий. – Послужил бы еще пяток лет…
– Если можно… – и тут впервые голос Степченкова потерял равнодушную ровность, он посмотрел на генерала сквозь свои неуклюжие очки с надеждой и даже, пожалуй, с мольбой.
– М-да, – крякнул командующий. И проницательно спросил: – Пьешь?
Степченков пожал плечами.
– Редко, товарищ генерал-лейтенант, – заступился комполка.
– Ясно, – сказал командующий. – Благодарность в приказе получишь. А это – на память, от меня. Сейчас это, конечно, не модно, но, что называется, чем могу, – он отстегнул с запястья часы и вложил Степченкову в руку. – Хочешь – носи, хочешь – пропей, дело твое.
Он вздохнул и направился к натянутому тенту, под которым вокруг стола с картой ждали старшие офицеры.
…Через час Степченков стоял в гарнизонном кафе-стекляшке, именуемом здесь в просторечии «прапорщик». Фуражка его с трудом удерживалась на затылке, очки сползли, китель был расстегнут, открыв серый заштопанный свитерок. Перед ним на заляпанной мраморной крышке отекали две кружки с пивом, и между – пивная же кружка с красным. Водочная бутылка каталась под столом, старушка-судомойка подняла ее и, шаркая, унесла.
– С-суки, – полукричал-полуплакал Степченков, качаясь на нетвердых ногах и хватаясь за крышку столика. – Блляди! Ггады! П-портачи поганые! Я артиллерист, я! Я артиллерист милостью божьей!.. Артиллерия – бог войны… что вы понимаете! Что вы можете, долбоклюи! Да я вам снаряд в баскетбольное кольцо за десять километров продену, с кем спорить, ну? Мной командовать… да я вас всех утру, дошло бы до дела!..
Он отхлебнул вермута, запил пивом, ткнул в губы мокрой сигаретой и выронил ее. Сержант из его батареи, следящий от двери, бережно вложил ему в рот зажженную сигарету и обнял за плечи.
– Пойдемте, товарищ капитан. Вам уже пора, я помогу, идемте.
