Бог войны - [3]

– Смотри сюда. – Командующий отпустил на полную длину ремень автомата, захлестнул его под рожок и накинул на левое плечо, упершись левой ладонью сбоку в накладку. – Видишь? Стоит мертво, как в станке. – Протянул руку назад, не глядя: – Дай-ка десяток патрончиков. – Лег, скомандовал: – Позвони там пулемет поставить.

Вдали встали три низких зеленых щита, сливаясь с травой. Треснули слитно три короткие очереди – силуэты исчезли.

– Вот так, – в один прием. Ничего трудного, только целься. – Протянул автомат владельцу и тяжелым ровным шагом пошел обратно.

– Время обедать, товарищ генерал-лейтенант, – деловито-несмело доложил командир полка, надеясь, что хороший обед, как водится, смягчит настроение человека.

– Хорошее дело, – отозвался командующий и направился к своему газику. – Вези на танкодром, там и пообедаем. Полковник изменился в лице.

С обедом на танкодроме случилась заминка – пищу еще не подвезли. Полковник отдал тихий приказ незаметному капитану.

– Если узнаю, что обед забрали у других – накажу, – ровно и доброжелательно бросил командующий. Полковник насильственно улыбнулся, как веселой шутке. Командующий демонстративно сдвинул обшлаг над часами.

Когда из «хозяйки» (ГАЗ-66) сняли термоса и контейнер с мисками, он взял миску, перевернул на траву и ухватил пятерней за бока. Сжал, приподнял, – жирноватая на ощупь миска выскользнула из пальцев.

– Перемыть, да некогда, – прокомментировал он. – Дежурному по кухне передайте пять нарядов от меня лично. Завстоловой – трое суток гауптвахты. Мыть с горчицей! – или ее вам тоже не хватает?

Ефрейтор в белой куртке и колпаке, торопливо отвернувшись, протер миску полотенцем, черпанул гущи со дна, снял жирка сверху – протянул с улыбкой.

– В Жукова играет, – зло прошептал полковник командиру танковой роты. – Солдатский демократ… Ну с-смотри, если твои подведут!

Командующий сел за раскладной столик в тени штабной машины, задумчиво помешал ложкой и велел адъютанту:

– Неси-ка за мной.

Подошел к ближнему танку – выше низкорослого экипажа на голову, похожий на огрузневшего правофлангового офицерской парадной коробки:

– А ну, гвардеец, поменяйся со своим генералом мисками.

Адъютант аккуратно опустил генеральский суп на горячую пыльную броню, а солдатский доставил обратно.

Командующий скрупулезно исследовал содержимое миски; хлебнул, пожевал, почмокал.

– Кому как, а мне изжога обеспечена. Огурчики соленые с гнильцой. Картошечка подмерзла. Так, а где же мясо? Ага – вот это мясо? – выловил кусочек жилы размером с сигарету. – А потом солдатики гастрит наживают, под язву желудка в госпиталя косят? Мясцо-то куда идет? Поворовываем понемножку? Кабанчиков откармливаем? Для штабного магазина? Начпроду – предупреждение о неполном служебном соответствии. Завстоловой – еще трое суток. Зампотыла…

К пяти часам полк был разгромлен и деморализован вдребезги, как с этим не справился бы даже налет вражеской авиации.

Командующий с выражением всемирной разочарованности стоял пред свитой на артиллерийском НП и наблюдал результаты работы гаубичников, пощелкивая секундомером. Потный майор с пушками на петлицах выкрикивал телефонисту команды, и десяток-другой секунд спустя высоко над головой чугунно шелестели и погромыхивали, как железнодорожные составы, летящие из-за леска с огневой позиции снаряды. Разрывы неукоснительно разбрасывались вдали от целей, заранее рискованный шаг: мигнул телефонисту, и, переходя к стрельбе на поражение, огневики заложили дымовые снаряды. Бурый туман окутал район цели.

– Стой! – торжествующе объявил майор. – Записать: цель задымлена!

– «Факир был пьян, и фокус не удался». Зачем же ты ее задымил? – поинтересовался командующий. – Или, как говорят в артиллерии, без «твою мать» и снаряд не туда летит? Или, раз противника уже не видно, так и нет его? Ты страусом не служил?

Ушлый майор огреб предупреждение о неполном служебном соответствии и, одеревенев лицом и фигурой, удвинулся с глаз долой.

Некогда командующий волею судеб окончил не общевойсковое, а артиллерийское училище (подобно другому, более знаменитому полководцу за двести лет до него), и артиллерия оставалась его первой любовью и слабостью.

Чем дальше, тем гуще уснащалась его речь энергическими выражениями. Когда внизу на полигоне споткнулся впопыхах гранатометчик, зарыв в песок свою трубу и кувыркнув с ног второго номера, он сплюнул, махнул рукой и отвернулся.

– Полк небоеспособен, – угрюмо резюмировал. – Офицеры подают солдатам пример жульничества и очковтирательства. Подушки в казарме ровняются по нитке, трава красится зеленой краской, а солдаты берут социалистические обязательства: вот результат. А гранаты бросать боятся – страшно! В парке занятия как? выстроит взвод на солнцепеке и талдычит. А солдат преет и терпит: скорей бы кончилось. Да выведи их в лес, посади в тени, дай расстегнуть до полусмерти, но чтоб он понимал: для дела, со смыслом! – Он достал портсигар, прикусил сигарету. – Служить не хотят – а почему? много бессмыслицы и унижений, мало воли. И считает дни до приказа. Оттого и дедовщина, что снизу вверх показуха, а сверху вниз хамство: у кого на звездочку больше, тот другому и тычет… товарищи офицеры… Сам грешен. Ему как себя уважать, чем в себе гордиться? вот и ищет того, над кем главным будет… А взводным удобно: старики отвечают за порядок! А комиссии смотрят бумажки и наглядную агитацию. Черт его знает, неужели и войны ничему не учат? Мы ведь с вами профессионалы, а не чиновники… Людей и технику в гарнизон. Ну, поехали к тебе – раздавать всем сестрам по серьгам.