Бог в стране варваров - [30]

Намек на его администраторские функции бесспорно польстил Камалю, а ответ Маджара порадовал. Слегка приподнявшись, Камаль хлопнул себя по бедрам и снова уселся на место.

— Правда?

— Правда.

— Я из тех, кто продал душу дьяволу.

— Поживем — увидим.

Камаль не усмотрел в этих словах Маджара дурного смысла, как и Маджар, поневоле включившийся в игру, не видел повода для осуждения веселого расположения духа Камаля.

— Я из тех, кто полагает хорошее функционирование машин более полезным для спасения души народа, чем хорошая молитва. И что тут плохого?

— То, что роль человека сводится к обслуживанию машины и сам он становится орудием другого орудия.

Резко обернувшись к Жану-Мари, Камаль сказал:

— Видишь, мы скоро, как и вы, превратимся в рабов того, что сами же произвели.

Потом снова уставился на Маджара:

— Вы думаете, наши соотечественники могут быть еще несчастней, еще обездоленней, чем сейчас; сейчас, когда совершенно нет причин бояться будущего, в котором, по вашим словам, будут царить машины и нас подомнет под себя прогресс. Вы допускаете, алжирцы действительно могут что-то потерять, попытавшись таким способом покончить с бедственным положением? Не станете же вы отрицать, что историческая необходимость, во всяком случае, уже поставила перед нами эту проблему, и она должна быть решена, хотим мы того или нет.

Камаль говорил, сохраняя улыбку в уголках губ, но взгляд у него теперь был напряженный.

— У нас нет другого выхода, мы не можем долее выбирать, что для нас предпочтительнее, отказываться от возможности свести на нет каше отставание, избавиться от их владычества, перестать унижаться перед ними, — он кивнул в сторону Жана-Мари, — а для этого нам надо без оглядки, целиком посвятить себя делу технического развития страны. Побороть Запад его же оружием или исчезнуть с лица земли — третьего пути нет. Мы уже раз признали свое поражение, когда, столкнувшись с более высоким техническим уровнем, в конце концов оказалась в положении угнетенных. Но из нашей отсталости, ставшей единственной причиной поражения, не следует, что мы неполноценные от природы. Что при таких же обстоятельствах предприняли русские, начиная с эпохи Петра Первого, или, ближе к нашему времени, китайцы? Завладели западной техникой, освоили, приспособили к своим нуждам, к своему складу ума. Им удалось не только отбить атаки империалистов, которые иначе стерли бы их в порошок, как это случилось с другими народами, но и обеспечили себе необходимое улучшение условий жизни. Почему бы и нам не попробовать?

— Они заполучили себе коммунизм, — возразил Маджар.

— Коммунизм! Добрались и до него! Ну и что? Если коммунизм — одно из средств, которое надо перенять у Запада, чтобы самим продвинуться вперед и одновременно взять верх над Западом, почему бы не принять и его?

— Ну уж…

— Нет, давайте рассуждать логично, почему не принять? Знаете, манерой говорить, излагать свои мысли вы ужасно напоминаете…

Маджар невозмутимо взглянул Камалю прямо в глаза, словно не замечая его развязного тона и никак не давая понять, интересует ли его, что Камаль скажет дальше. Тот же немедленно воспринял его молчание как призыв продолжать. Но по каким-то неуловимым признакам, по лукавству, по решительности во взоре можно было с уверенностью предположить, что он не остановился бы в любом случае.

— …напоминаете одного моего знакомого. Просто поразительно — иногда мне кажется, будто я слышу его речи. Вы его тоже должны знать.

Маджар по-прежнему не сводил с него глаз.

— Знать хотя бы по имени.

Немного поинтриговав присутствующих, Камаль наконец бросил:

— Доктора Бершига.

Маджар чуть заметно поднял брови, так что Жан-Мари, который при упоминании доктора Бершига навострил уши, подумал, не привиделось ли ему это. Глядя на сохранявшего хладнокровие Маджара, Жан-Мари отметил вдруг про себя всю странность этой сцены, и внезапно его осенило. Не он, не его беседа с Мартой, как ему казалось поначалу, послужили причиной их визита; у Камаля были свои расчеты. И хотя Жан-Мари не мог разгадать, в чем они заключались, какие цели тот преследовал, все же ему представлялось, что он понял, куда Камаль клонит. Камаль привел его сюда не без задней мысли, но воспользовался он присутствием Жана-Марн несколько иначе, подспудно сознавая, что приход Жана-Мари будет приятен расположенным к нему Марте и Маджару и при нем они будут более откровенны. Жан-Марн голову бы дал на отсечение, что Камаль пришел заставить их признаться в чем-то вопреки их воле. Но в чем? И почему он пристегнул сюда доктора Бершига? Какое отношение ко всему этому имеет доктор? Жан-Мари расхохотался бы при мысли о таких уловках и ухищрениях, если бы не опасался вызвать всеобщее изумление и показаться чудным.

Демонстрируя свою последовательность, Камаль Ваэд возвратился к прежней теме:

— Скажу откровенно; по-моему, нам следует перенять, правда, не идеологию коммунизма, а его методы.

— Трудно допустить, чтобы спасением мы были бы обязаны коммунизму, пусть даже выхолощенному. Да что там трудно — невозможно.

Выдержка не покидала Маджара, когда он отвечал с неестественной настырностью наседавшему на него Камалю.