Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко - [16]

Так или иначе, на Муранове среди кирпичей сохранились следы прежней жизни. Ведь когда дом рушится, мебель с верхних этажей летит вниз вместе с кирпичами, черепицей, балками. И даже если все горит, какой-нибудь шкаф или стол из твердого дерева, присыпанные обломками с верхних этажей, иногда остаются целы. Я сам помню, как в марте или апреле 1945-го, не позже, люди вытаскивали мебель из-под развалин. Не много было этой мебели, но все же…

Впрочем, тогда можно было наткнуться и на трупы. На виадуке на Жолибоже, со стороны Старого Мяста, долго лежала девушка, погибшая во время Варшавского восстания… Может быть, связная, не знаю… Молодая, в защитной форме, у нее была кобура от пистолета… Видно было, что красивая, хотя лицо изуродовано пулей… Добрых несколько месяцев пролежала, пока ее не забрали.

Даже совсем еще недавно, когда начали рыть котлован под фундамент Музея польских евреев, нашли старые объявления еврейской общины, которые какой-то чиновник, видимо, спрятал во время последней акции в январе 1943-го. Там был песок, и они сохранились. Кажется, их забрали какие-то историки.

Не знаю, важно это или нет, но на Муранове, под землей и под этими кирпичами, сохранились следы той жизни.

— Почему никогда не пытались эксгумировать трупы из бункера на Милой, 18? Анелевича[56]и других?

— А зачем эксгумировать? И что дальше: перенести кости на кладбище? Что это даст? Так они лежат со своим оружием без патронов, и пусть лежат. Никто их не трогает, и не надо трогать. Зачем? Ведь всё вместе — это большое кладбище, так зачем трогать?

О том, что на Милой, 18, под этим бугорком, лежат люди, известно. Но под соседним домом тоже люди, из других бункеров. Десятки, сотни людей… — все там, под этими развалинами. Какие-то останки могли мумифицироваться, от некоторых, вероятно, остались только кости. И не надо туда заглядывать. Известно, что это кладбище… А на всяком кладбище есть аллеи, так, может, здесь аллеи — теперешние мостовые?

Константы Геберт

В 1979 году Марек пришел на одно из занятий Еврейского летучего университета[57]. Оглядел нас и высмеял: «Вы — не евреи, — сказал, — вы это себе выдумали. Польских евреев уже нет — все убиты». Должно было пройти много лет, чтобы он перестал насмехаться над нашим «вымышленным еврейством», но полностью своего мнения так и не изменил. Однако, утверждая, что все польские евреи убиты, Марек был неправ. Пока он был жив, они жили в нем. Сейчас на каждого из нас ложится доля ответственности за то, чтобы они продолжали жить.

Я не хочу возводить в его честь храм — он первый поднял бы меня на смех. Марек был антисионистом. «Израильтяне, — часто говорил он, — не евреи, это другой народ». Да, истребленный народ Марека — бедные евреи, отечеством которых были не пески Негева, а Милая и Дзикая улицы, которые хотели строить не новое государство, а лучшую Польшу; даже когда их из этой Польши пытались выгнать, большинство считали сионизм плодом глупой фанаберии. Когда этот народ погиб, Марек сохранил ему верность. Ахават Исраэль, любовь к народу Израиля, не позволила ему полюбить Государство Израиль. Он не спускал с него своего требовательного взгляда (как, впрочем, и с его противников, и с Польши), но никогда никому не позволял использовать собственные претензии в качестве алиби для ненависти.

К религии он относился как к вредной чепухе. «Вера для меня — чужое; я только не люблю, когда ее демонстрируют», — сказал он мне однажды. Я считаю, что важно верить в Бога. И еще важнее — верить Богу, чтобы пройти по жизни так, как Бог учит. Но самое важное, чтобы Бог мог верить в тебя. Верить, что ты не струсишь, не убежишь, не предашь. Независимо от того, веришь ты в Бога или не веришь. В доктора Марека Эдельмана — во время восстания в гетто и Варшавского восстания, в марте 1968 года и когда в Польше было военное положение, когда он в составе гуманитарного конвоя направлялся в Сараево и когда сидел у постели больного, — Бог мог верить. Он знал, что Эдельман не подведет.

Возвращаясь из Боснии, я ездил к Мареку лечиться. Он прописывал мне солидные дозы спиртного и пояснял, что, хоть это и первый эксперимент с разумным животным, но, для первого раза, вполне удачный и что в следующий раз — с дельфинами или летучими мышами — получится еще лучше.

Не надо ссориться из-за веры. Только вот теперь, без Марека, станет труднее быть порядочным человеком. Зная, что он не поймает тебя на какой-нибудь увертке, на уклонении от ответственности, на мелкой лжи, которая откроет двери лжи большей. Не опасаясь его требовательного взгляда, помогавшего держаться на достойном нравственном уровне.

Теперь нам придется обходиться самим.

_{Константы Геберт — журналист, публицист и переводчик. Родился в 1953 году; во время военного положения был одним из создателей подпольного журнала «КОС» (Комитет общественной самообороны), в котором писал под псевдонимом Давид Варшавский; с 1989 года постоянно сотрудничает с «Газетой выборчей», является основателем ежемесячного журнала «Мидраш», посвященного еврейской тематике. Автор более десятка книг, в том числе репортерских «Мебель» и «Оборона сараевской почты», исторической «Место под солнцем. Войны Израиля» и сборника «54 комментария к Торе».}