Бог любит Одессу - [8]

— Ты хотел сказать — воры.

— Нет, в таких понятиях я никогда не ошибаюсь, воры того времени не связывались с цеховиками. Точнее, не принимали предложений пришлых мира того взять их под контроль. Тогда бандиты, а в них пошли и перековавшиеся воры, и спортсмены, и просто быки с улицы, взяли цеховиков под крыло.

— Ты мне ответь конкретно: почему я не смогу сойти за делового?

— Потому что ты не деловой.

— Поясни на примере, через абстракции я этого понять почему-то не могу.

— Пожалуйста, на примере. Помнишь, пришел в партию некий бык по кличке Коряга. Начал пальцы веером топырить, но ты его раскусил.

— Так он был понтач, это за версту было видно.

— Вот видишь, ты его раскусил, несмотря на то, что он был настоящий бык и от наколок синий.

Борис вспомним Корягу и порадовался, что к тому времени, как Коряга где-то в экспедиции навешал лапши на уши кадровикам и был принят на рабо­ту, он уже кое-что понимал в жизни и в людях. И оценивал последних не по внешним данным и тому, как они себя подают, а по тому внутреннему состо­янию, устойчивости и уверенности, которые свидетельствуют об их месте в той или иной человеческой иерархии.

— Но я тебе расскажу случай еще более интересный, — сказал Ачиков. — Как-то еще в Краслаге пришел в зону вор, выдававший себя за законника. Его приняли, оказали уважение, но через неделю зарезали. Причем то, что он не мог быть авторитетом, блатные поняли с первого дня.

— Он вел себя не так, как они?

— Нет, он многое делал так, как они. Но он закрывал за собой двери, чего вор его уровня делать не должен.

— Надо же, на какой мелочи засыпался.

— Это не мелочь. Я все это тебе рассказывал для того, чтобы ты не взду­мал там распальцовкой заниматься, обещать много и строить из себя делово­го. Ты тот, кто ты есть на самом деле. И в этом стойле ты непоколебим. Ты инженер-изобретатель, и не больше. Понял?

— Понял, чего уж тут не понять.

— Ну вот и все, я тут потормошу кое-кого, и через пару-тройку дней ты ко мне подходи, будем думать, с чем тебя отправить в Одессу. И главное, не тушуйся, везде есть люди, — произнес почти торжественно Чилиндра, вкла­дывая в слово «люди» только ему понятный смысл.

Олесь

Старший оперуполномоченный УСБУ в Одесской области капитан Старостенко третьи сутки безвылазно сидел в Беляевке. Неделю назад его вызвал начальник отдела и долго объяснял ему суть задачи.

Выходило, что там, в Киеве, их коллегам нечего делать. И они решили запустить в Беляевку диверсанта, который должен провести диверсию на очи­стительном комплексе, снабжавшем Одессу питьевой водой.

— Но в Беляевке целое отделение сотрудников, — возразил Старостенко.

— Им лучше этого не поручать, — сказал начальник, — их показная активность спугнет диверсанта.

— Но они лучше знают обстановку, у них свой актив.

— Поедешь туда заранее и сколотишь свой актив.

— А не перехлестнемся мы с местными?

— Не перехлестнемся, да и дело несложное. Там, в Киеве, одни пыта­ются показать, что мы здесь ничего не делаем, а вторые благоволят нам. Так вот вторые сообщили приметы диверсанта и его установочные данные. Дело чести при такой форе его взять или хотя бы не дать ему возможности провести «диверсию».

— А почему именно Беляевка?

— Там эта станция, по советской терминологии «объект, уязвимый в диверсионном отношении», если гипотетически отравить в ней воду, то отра­вится вся Одесса, а это шум на весь мир. Наши начальники полетят, политики приобретут капитал, а те, кто управляет так называемыми финансовыми пото­ками, потеряют возможность ими управлять. А это для них смерти подобно.

Старостенко был достаточно опытным опером, чтобы не понимать, что сам он, оказавшись на «чужой поляне», становится мишенью для своих кол­лег. Но приказ есть приказ.

— Да, — сказал начальник, — парню этому под тридцать, он каратист, родился в Киеве, учился в политехе, фамилию, имя, отчество узнаешь позже. Перед самым отъездом.

— Почему не сейчас?

— Конспирация, — ответил начальник.

Прежде чем уехать в Беляевку, Старостенко установил контакт с кассирами автобусной станции. Он понимал, что диверсант может приехать на такси, но прежде чем совершить диверсию, ему нужно изучить оперативную обстановку. Ничего не поделаешь, хотя Старостенко и пришел служить в органы в девяно­стые, у него и у предполагаемого диверсанта были еще общие учителя.

Кассиры заложили в память компьютеров фамилию, имя, отчество пред­полагаемого диверсанта, и Старостенко со спокойной совестью уехал из Одессы.

Раскинув свою небольшую сеть, Старостенко, как паук, стал следить за тем, не раздастся ли колокольчик, свидетельствующий о том, что некто, весь­ма похожий на диверсанта, в нее попал.

Сам он поселился на Маяках, раз в день выходил на рынок и пил кофе в кафе, что через дорогу от рынка.

Вот и сегодня он не спеша прошелся по торговым рядам, купил кусок соленого сала с прожилками мяса на вечер.

Внимательно, словно собирался покупать, постоял у связок соленой и вяленой рыбы.

Старостенко был истинным одесситом и не любил пресноводную рыбу. В ней много мелких костей. То ли дело все, что более пары килограммов и выловлено в море. К такой рыбе больше подходит название «мясо-рыбы», как у Хемингуэя в повести «Старик и море».