Бог любит Одессу - [6]

Точку, в которой продавали телескопические удочки, он нашел быстро, а выбирал товар долго. Скорее, не выбирал, а слушал расхваливание товара продавцом. Информация, которую он получал, должна была вписаться в то, что на сленге разведки называется легендой.

Расплатившись, Олесь сунул сверток с удилищем под мышку и напра­вился к выходу. Но остановился возле контейнера, где продавали униформы. Чего только там не было — от комбинезонов с надписью «Беспека», до вполне солидных брюк и курток, больше похожих на полицейское обмундирование в Штатах.

— Есть ваши размеры, — сказал продавец.

— Возможно, я загляну к вам на днях, — ответил на это Олесь, — как вас найти?

— По номеру, — ответил продавец и дал ему визитку.

Выйдя из контейнерного городка, он снова почувствовал дикую жару и завернул в вареничную. На счастье, там работал кондиционер.

Олесь расположился за дальним столиком, дождался официанта, заказал себе полторы порции вареников с картошкой и бокал холодного клюквенного морса. Людей было немного, и официант быстро выполнил заказ.

Прямо перед входом была огромная реклама: «Такси с мобильного 838».

Расправившись с варениками, Олесь потягивал холодный морс и смо­трел на остановку 522-го автобуса. Интервал его движения был ровно чет­верть часа. За пять минут до прибытия очередного рейса он расплатился и вышел на улицу, став свидетелем сценки, которая могла произойти только в Одессе.

Автобус уже подошел к остановке, а некая дама не позволяла пройти к нему невысокому щуплому мужчине.

— Женщина, — заорал мужчина, — вы плывете, как пароход, за вами не пройти!

— Поговори мне, без зубов останешься, — почти ласково ответила дама.

— При чем тут мои зубы? — спросил мужчина.

— А при чем тут моя корма? — ответила дама.

Топаз

И во время учебы в НГУ, и после того как он окончил факультет геофизи­ки, Борис любил работать в поле.

Однажды рабочим к нему в партию пришел немолодой уже зек. Фамилия его была Ачиков, звали Прошей, но все в партии знали, что Проша отклика­ется на погоняло Чилиндра.

Чилиндра прилично играл в шахматы, и так как шахматистом в партии был только Борис, частенько сидел с ним за шахматной доской.

Но то ли играть молча ему было впадлу, то ли он хотел как-то выделиться из среды рабочих своей необычностью, во время игры он рассказывал Борису о жизни в зоне и на свободе.

Потом пути их разошлись, Чилиндра осел в Н-ске, каким-то образом выбил себе пенсию по состоянию здоровья. А Борис продолжал мотаться по Сибири, пока не грянула перестройка, не развалился Советский Союз, похоронив под своими обломками многие изыскательские проекты и оставив геологов и геофизиков без копейки денег.

Но за те несколько месяцев общения во время работы и шахматных пар­тий Борис узнал об Анчикове и его жизни больше, чем о нем знали все опера колоний, где ему приходилось отбывать срок.

— Знаешь, как я приобрел свое погоняло? — говорил Чилиндра, расстав­ляя фигуры на доске.

— Что приобрел?

— Погоняло.

— Кличку, что ли?

— Нет, — как неразумному дитяти, объяснял Ачиков, — клички имеют собаки, шныри, а уважающие себя люди имеют либо погоняло, либо псевдо. В детстве я путал ц и ч. И говорил не цилиндр, а чилиндр, и шпана мгновенно приклеила мне сие.

— И не обидно?

— Не-а. Погоняло — это как марка.

— Ну, какая это марка, был тут у нас в окрестностях Красноярска автори­тет Тузик, какая это марка.

— Э, не скажи, — говорил Ачиков, пряча за спиной две шахматные фигу­ры, — в какой руке берешь?

— В правой.

— Играешь белыми, — продолжал он, — у воров мир стоит на других понятиях. И все, что в мире обычных людей ценится, там таковым не являет­ся. Вот ты, например, угол открываешь ключом.

— Что открываю? — спрашивал Борис, думая, какое начало ему разы­грать.

— Угол, по-вашему чемодан, — а вор, который у тебя это закрутил, по- вашему, украл, обязан замки сорвать. Поэтому и погоняла у воров с позиций обычных людей смешные, но в этом и есть глубокий смысл, авторитетный вор не боится смешных, с позиций обычных людей, псевдо.

Чилиндра всю свою сознательную жизнь воровал, но не считал себя вором-профессионалом.

— Я не блатной, — говорил он, вкладывая в этот сленговый термин одно­му ему известное значение.

Он восхищал других рабочих партии тем, что почти наизусть знал Уголов­ный кодекс Российской Федерации. И семь раз был на экспертизе в Институте имени Сербского. Причем трижды его признавали вменяемым, а четыре раза невменяемым.

Как система самообучаемая, он просек то, что необходимо психиатрам, чтобы признать его невменяемым. Четвертый раз в Сербского он попал с большим шрамом на шее и рассуждениями, что видит будущее, о котором ему говорят двухметровые прозрачные личности. Попытка суицида плюс ясновидение убедили врачей в том, что перед ними психически больной человек.

В партиях Борис видел немало людей, отбывавших срок наказания, или тех, кто демонстративно относил себя, как говаривал Ачиков, к преступному миру. Почти все они были психопатами. А Чилиндра-Ачиков был на удивление уравно­вешенным человеком. Правда, иногда он «включал дурака», но это были внешние проявления, внутренне он всегда себя контролировал не хуже любого йога.