Боевой 19-й - [53]

Быльников закрыл дневник и, склонившись над ним, долго сидел задумавшись. Перед ним проходит вся его так незадачливо сложившаяся жизнь — вереница скучнейших лет, когда год кажется десятилетием. Да. Вера была права. Он помнит, как она плакала и просила его остаться, потому что любила. Она не пошла за ним, любя родину сильнее. И любовь эта выше и прекраснее. А он болтал о каком-то долге. Жестокое и непростительное заблуждение. Быльников резко встал и прошелся по комнате. Непонятная сила еще удерживала, не пускала его, словно ступал он по клейкому полу, с трудом отрывая от пола ноги. «Ну хорошо, — соглашался он и задавал себе вопрос: — Но что же дальше?» И когда ему нарисовался переход на сторону красных как логическое завершение 'его размышлений, он испугался и удивился. Но лишь’только ему представилось,- как все это может -произойти, юн засмеялся. Предприятие было заманчивым, но страшноватым, и осуществить его не так-то легко.

«Допустим, что я подговорю казаков, но это долгая и небезопасная история. А если увести с собой пол-сотни якобы в разведку? Дело тоже рискованное».

Идея о побеге взволновала его и стала приобретать все более и более ощутимые формы. На душе стало легче, и сам он весь преобразился. Итак решено. Он заручится согласием двух-трех казаков, а те сами найдут охотников среди своих товарищей, уже давно истосковавшихся по дому. К таким он присмотрелся. Это ординарец Кучумов и казак Додонов. Надо действовать немедля и быстро.

— Кучумов! — позвал он казака.

Казак d лукавым лицом и хитроватыми глазами вскочил в комнату и остановился перед сотником.

— У тебя есть водка?

— Никак нет, господин сотник, — улыбнулся Кучу мов.

— Ну и не надо... Ты всегда улыбаешься, тебе, должно быть, очень весело.

— Никак нет...

— Садись Кучумов. Садись! Я тебе приказываю.

Казак сел.

— Ты вот, Кучумов, не хочешь воевать... — начал Быльников.

— Никак... — попытался вскочить казак.

Быльников удержал Кучу.мова за гимнастерку.

— Да сиди ты... тараторка. «Никак, никак...» Вчера ты с казаками был на постое в одном доме. Соседка рассказала, что хозяин — коммунист, ушел с красными. Ты возмутился: «Мы уйдем, а придут красные, и доносчику не поздоровится» — и пообещал о доносе рассказать хозяевам.

Улыбка исчезла с лица Кучумова.

— Успокойся, казак. Нас никто не слышит, и о нашем разговоре никто не узнает. А теперь расскажи, что вчера вершил хорунжий Назаров?

Кучумов попробовал улыбнуться, но мигом смахнул улыбку и опасливо осмотрелся. На лбу выступили крупные капли пота.

— У реки Сосны из нагана расстрелял двух коммунистов, их баб изнасиловал.

— У тебя есть дети, жена?

— Есть.

— А хотел бы ты их видеть?

— Да, — вздохнул казак.

— Вот видишь, Кучумов. Значит, войну надо кончать?

— Да кубыть так.

— Так, Кучумов.

— А еще слыхал, — осмелел казак, — господин Назаров сбирается взять с полсотни казаков, захватить барахлишко да податься на До-н.

— Ах, -вот оно что! Любопытно, любопытно! — нервно засмеялся Быльников. — Ну, иди. Только, — он нахмурился и погрозил пальцем, никому ничего не болтай.

— Спаси бог!

Казак выбежал на улицу громко стуча сапогами.

Быльников открыл четырнадцатую страницу своей тетради и записал:

«Вчера хорунжий спросил у захваченного в плен краснотрмейца: «Когда мы перебьем вас? Когда вы устанете воевать, будь вы прокляты?!» Тот ответил: «Лес ножом не вырубишь. Мы только начали, а кончим, когда от вас ничего не останется. Уж это будет только так. Вас все менеет и менеет, а нас все прибывает»/

Время чертовски быстро движется. У меня для размышления не остается досуга, в то время как Кучумов не утруждает себя размышлениями. У него все сложилось в процессе войны. Он лучше видит и лучше знает. Ясно, что воевать он не хочет и не будет. Он ждет минуты, когда рука, схватившая и ведущая его, ослабнет и разожмется. Он вырвется и, смеясь, пойдет на нас. Это и будет конец...»

Быльников услышал грузные шаги казака, захлопнул тетрадь и положил ее в сумку.

— Что тебе? — удивился сотник, увидев Кучумова.

— А вот — принес, — ответил казак и поставил на стол бутыль со спиртом, которого хватило бы на компанию заправских кутил.

— Это ты откуда столько?

— В Ельце-городе казаки завод трошки пощупали, — ухмыльнулся Кучумов.

Быльников налил спирту себе и Кучумову.

— Ну, смотри, Кучумов, все, что ты узнаешь или услышишь о казаках и о хорунжем Назарове, докладывай мне. — Быльников помолчал, нерешительно трогая стакан, затем пристально посмотрел в умные карие глаза казака. — Узнай, кто из станичников настроен бросить войну и... на кого вообще можно положиться.

Кучумов больше не вскакивал, не говорил «слушаюсь». Он молчал, тихонько постукивая сапогом об пол.

Быльников подн51Л стакан.

— Пей, казак!

Кучумов выпил, не моргнув глазом.

— Все, как вы сказали, будет исполнено точно. Дозволите идти?

— Иди.

С тех пор к Быльникову часто захаживал Кучумов.

Мягко качается черный фаэтон с закрытым кузовом, и вслед за ним безмолвно скачут всадники. Каменисты и пыльны шляхи, проторенные Батыем и Тамерланом. Невесел, мрачен путь генерала.