Бобби Фишер идет на войну - [89]

Разумеется, не все в Союзе обвиняли американцев в очевидной потере Спасским своей формы. Но даже те, кто отрицал возможность «внешних воздействий», обвиняли Фишера в использовании нешахматных приёмов, имея в виду психологическое оружие. Тренер и помощник Спасского Николай Крогиус являлся в то же время заведующим кафедрой психологии Саратовского университета. Размышляя о случившемся, он выносит следующий вердикт:

Психологическая война, развязанная Фишером против Спасского, и его (Фишера) попытки отстаивать свои притязания (подавляя волю другого игрока) были связаны; это две стороны единого процесса борьбы со Спасским... В 70-е годы Фишер большое значение начал придавать психологическим аспектам в игре. Он неоднократно заявлял, что стремится подавить волю соперника. Для этого все средства хороши. Психологическое подчинение противника неизбежно приводит к резкому снижению его шахматной силы. Эту программу Фишер последовательно осуществлял до и во время матча.

В Спорткомитете такие игры Фишера виделись корнем проблем Спасского. Комитет размышлял о возможности гипноза ещё в начале августа, но отмел её. Бывшая чемпионка мира Елизавета Быкова заявляла Ивонину, что среди юристов Фишера находился телепат. Это было неправдой. В любом случае, Спорткомитет в телепатию не верил.

Советский посол в Исландии жаловался в Спорткомитет, что пресса, как советская, так и западная, неправильно понимает мотивы поведения Фишера, обсуждая его «выходки». Это не выходки, говорил он, а хорошо спланированная, неспортивная кампания, направленная на подрыв сил чемпиона. В Москве специалисты проанализировали личность Фишера и пришли к выводу, что это психопат, человек, для которого конфликтная ситуация представляется нормальной, а Спасский с этим справиться не мог.

Кризис Спасского, решили они, коренится в неспособности чемпиона справиться с психологическим давлением. Сыграл свою роль и его отказ брать с собой руководителя делегации. После матча Батуринский заявил: «Если серьёзно, то мы не должны считать внешние факторы самыми главными, особенно если у нас нет тому доказательств». Однако, озвучивая точку зрения, что Спасский был не прав, отказавшись от надлежащей команды (другими словами, не взяв с собой переводчика или врача из КГБ), он проявляет и некоторую осторожность: «Вопрос о том, могли ли определённые химические вещества находиться в еде, — совсем другое дело. Делегацию об этом предупреждали. Чтобы изучить вопросы безопасности, мы специально посылали в Рейкьявик на несколько дней товарища Крогиуса. Мы предлагали послать и повара, и врача. Но их отклонил Спасский».

С каким бы недоверием ни относилась Москва к внешним воздействиям, надо было страховаться и предпринимать соответствующие действия. Например, чтобы узнать, содержатся ли в пище Спасского определённые химические вещества, в советскую столицу для тщательного лабораторного анализа привезли образец сока, который исландцы ему поставляли.

Мысль о том, что американцы используют психологическое оружие, также была проверена. Отказ Спасского взять в Рейкьявик врача не остановил Комитет, и 10 августа было принято решение послать туда специалистов. За помощью обратились к министру здравоохранения. В итоге известный психиатр, профессор Вартанян, к собственному немалому удивлению, получил письмо, в котором его просили приехать 21 августа в Спорткомитет для встречи с Ивониным. Ему предложили отправиться в Исландию с коллегой по своему выбору, провести наблюдения и сообщить о результатах. На повестке дня стояло и прикрытие: решили, что они поедут туда как гости Аставина. «Мы не хотели расстраивать Спасского, — говорит Ивонин, — поэтому оформили психиатров как друзей посла». Их задачей было оценить личность обоих игроков и возможность «влияния» на Спасского.

Покойный профессор Вартанян был тогда генеральным директором Центра психического здоровья. Он поговорил с профессором Жариковым, психиатром Медицинского института, который ныне является деканом кафедры психологии. Приманкой была сама поездка в Исландию, экзотическую страну, куда практически не было шанса попасть. Жариков участвовал в грандиозной танковой битве под Курском, в которой был ранен. Над входом в его кабинет висит табличка, указывающая на его статус ветерана Великой Отечественной войны. Внутри — большой портрет Ленина.

По приезде сотрудники посольства предоставили Вартаняну и Жарикову последние сведения относительно гипноза, парапсихологии и воздействия гипотетического прибора, спрятанного в кресле Фишера. Гости полистали прессу в поисках карикатур на матч. Жариков был настроен скептически. Он не верил в применение парапсихологии: если бы она была, то при таких ставках неизбежно пошли бы слухи. Сегодня, когда профессор вспоминает, как сидел в зале и наблюдал за игроками в бинокль, в его глазах мелькает удовольствие. Он отнёсся к эпизоду, как к увеселительной прогулке. От специалистов трудно было ожидать многого. Возможности лично познакомиться с объектами своих исследований и диагностировать их характеры, чтобы отличить нормальное поведение от ненормального, у них не было. «Каждый, оказавшись в столь сложной психологической ситуации, отреагирует на неё по-своему, — говорит Жариков. — Здесь нет стандартов. Нельзя сказать, что вот такое поведение проблемное, а такое — нет».