Бобби Фишер идет на войну - [84]

А в Рейкьявике шахматисты качали головами на заявление Геллера. Но если бы, посмеявшись вдоволь, публика и чиновники прочитали заявление более внимательно, они бы ощутили напряжённость, царящую в советском лагере. Хотя на первый взгляд заявление касалось Фишера, на самом деле оно было порождено глубоким разочарованием в Спасском, тем, что Геллер называет его «импульсивностью», его «невозможностью сосредоточиться», его неспособностью использовать технические ошибки противника и отсутствием у него «схватывания позиции». С точки зрения Геллера, 17-я партия должна была явиться началом решающей стадии. Иво Ней позже напишет, что у Спасского оставался последний шанс изменить ход матча. В Москве прокомментировали так: «Поезд отправляется».

Выбор времени для заявления не менее показателен. Упоминание Геллером «неоднократных требований» Фишера говорит о том, что настоящей причиной письма был последний ультиматум американца и переживания из-за постоянных потакании ему со стороны организаторов чемпионата.

Главный арбитр заверил, что подозрения Геллера будут проверены: «С американской стороны у нас сплошная фантастика творится, так почему бы и русским не взяться?» В зале выставили круглосуточную охрану, чтобы предотвратить ночной шпионаж. Американская делегация предложила довольно замысловатое объяснение своего требования, чтобы каждый игрок сидел только на своем кресле: Фишер на десять сантиметров выше Спасского, и кресло необходимо подогнать под его рост. Крамер охарактеризовал заявление так: «Вздор. Каких ещё экспертов они хотят? КГБ?» Он находился гораздо ближе к истине, нежели предполагал.

Что касается 17-й партии, Фишер снова преподнёс дебютный сюрприз: защиту Пирца (названную в честь словенского гроссмейстера Васи Пирца) он никогда прежде в турнирах не применял, В этой защите, всегда считавшейся несколько эксцентричной, чёрные уступают центр в надежде на возможную контригру. Основной темой пересудов, однако, явился финал партии. Игрок может потребовать ничьей, если одна и та же позиция повторяется трижды. На 45-м ходу Фишер подозвал Лотара Шмида, и они недолго о чем-то совещались, изучая запись партии. Затем Шмид кивнул, и часы были остановлены. Если Фишер передвигал ладью на e1, позиция действительно повторялась в третий раз. После этого Спасский долго оставался в кресле; похоже, ничья повторением ходов застала его врасплох. Он собирался отдать ладью за коня и был настроен на борьбу, хотя неясно, мог ли он прорваться.

Партия закончилась, и исландские организаторы пригласили местных учёных исследовать завуалированные обвинения в электронном и химическом воздействии. Одним из них был Дали Августин, инженер-электрик, другим — Зигмундур Гудбьярнасон, преподаватель химии, получивший образование в Америке и вернувшийся в родную Исландию из Детройта двумя годами ранее. Августин исследовал освещение, а задачей Гудбьярнасона было изучить шахматный столик и кресла. «Из Америки я привез новейший газовый хроматограф, — рассказывает Гудбьярнасон. — Он позволял анализировать содержание химических веществ. Мы надели одноразовые перчатки и взяли пробы для тестов, для чего протёрли стол и кресла специальной тканью». Пробы были взяты также со стен и сцены. Их тщательно упаковали в пластиковые пакеты, на которых написали: «кресло Фишера», «задняя стена», и так далее. Учёные согласились провести свои исследования бесплатно. Говорит Гудбьярнасон: «Это был наш вклад в матч; мы хотели сделать так, чтобы он продолжился». Если бы советская сторона это услышала, то вполне могла бы подвергнуть сомнению объективность такой оценки.

Затем Гудбьярнасон сравнил данные по химическим веществам одного кресла и другого, а также исследовал поверхность обеих сторон стола. В течение этого периода преподаватель химии отказывался отвечать на вопрос журналистов, возможно ли и впрямь кого-нибудь тайно заразить, как заявляет в своем письме советская сторона? Он молчал отчасти потому, что не хотел нагнетать обстановку, поскольку «знал, что такое вполне реально, американцы и русские прекрасно умеют это делать. Уверен, в прошлом они использовали эти методы».

Для завершения работы потребовалось несколько дней, и результаты были занесены в небольшой отчёт на нескольких страницах. Отчёт передали исландскому помощнику судьи Гудмундуру Арнлаугссону. ИШФ заявила, что обвинения советской стороны в тайных махинациях оказались беспочвенными. В процессе расследования Гудбьярнасон не нашёл ничего подозрительного: химические составляющие кресел и обеих сторон стола были идентичны и состояли преимущественно из материалов для полировки. Августину повезло больше — в осветительных приборах он обнаружил двух мёртвых мух, создав этой находкой большое веселье в прессе.

Однако этим дело не кончилось: нечто странное все-таки обнаружили. Исландское управление торгового флота провело рентгеновский анализ кресел (обычно они исследуют таким образом сварку кораблей). На рентгеновском снимке кресла Фишера обнаружился продолговатый объект с цилиндрической петлей на конце. В кресле Спасского ничего подобного не было. Сделали второй снимок, но на этот раз ничего не нашли. Позже кресло разобрали. Внутри был деревянный наполнитель, оказавшийся там из-за трещины в фанерном сидении. Организаторы тут же заявили, что это и есть тот самый объект, который был на первом снимке, хотя так и не смогли объяснить, почему его не было видно на втором.