Блюз осенней Ялты - [10]

— Ну да. А что я должен был думать!? За день до смерти он попросил вызвать нотариуса, написал завещание. Зачем-то потребовал, чтоб его оглашали только спустя двадцать дней после похорон. Будто специально, чтоб усложнить нам расследование. В день убийства Раевский пришел домой, по словам его собственной жены, крайне взвинченный… А потом вот так же, — Деркач кивнул в сторону дома второго покойника, — мы получаем труп. В доме никаких признаков постороннего вторжения. В саду, между прочим, ограда примерно как здесь, — Дэн с презрением посмотрел на двухметровый забор, окружающий сад, — Жена Раевского нашла труп утром, в ужасе вытащила шнур из розетки, вызвала скорую и нас. Я даже отпечатки искал не слишком тщательно… был уверен, что все по доброй воле…И вскрытие не делали: жена покойника всю душу из меня вымотала, требуя, чтобы я оставил тело в покое и вообще прекратил влезать в их частную жизнь. Там еще есть одно обстоятельство… По моей версии, которую я предпочел официально не оглашать, самоубийство Раевский совершил, узнав о любовнике собственной жены. По крайней мере, письмо он ей перед смертью написал.

— Что за письмо? — Дэн оживился.

— Если дословно, — Деркач напрягся, пытаясь вспомнить, — кажется, так: «Рая, избегая разговора на эту тему, ты все равно ничего не изменишь. Хочу, чтоб ты знала: если он тебе действительно дорог, я хотел бы, чтобы вы были счастливы. Не хочу тебе мешать». Рая Раевская все рыдала и очень просила меня не придавать это письмо огласке.

— А почему ты пошел ей навстречу?

— Жалко бабу. Даже если и был у нее какой хахаль… Самоубийства мужа она явно не ожидала. Зачем живому-то человеку жизнь портить, все мы не без греха.

— А эта Рая не удивилась, что супруг пишет завещание, в сорок четыре-то года? — Дэн достал листик и принялся что-то записывать.

— Их разве поймешь? Они все там у этого Раевского со сдвигом. Раевская-старшая говорит, что смерть — это неминуемое завершение жизни, посему завещание рано или поздно писать надо, так какая разница когда. Мне тоже завещание написать посоветовала.

— Добрая женщина, — усмехнулся Дэн.

— Все говорят, мол, на Раевского часто нападали краткосрочные депрессии. Близкие действительно могли не удивиться. А вообще-то жена Раевского того, йогонутая, то бишь йогой увлеченная, с ней общаться невозможно…

— Хорошенькое дельце. А Владиславу ты зачем в психушку отправил? Она вроде йогой не увлекалась…

— Так ей может там помогли бы… Я ее вообще к себе не вызывал, ты сам ее привел. Толку от нее… Живет от покойника отдельно… Представь, на второй секунде разговора она полностью перестает владеть собой, руки трясутся, в глазах слезы. Несет какой-то бред, будто эту смерть ее отец сам придумал, а она, Владислава, ему помогала, и что это никакое не самоубийство, а самый что ни на есть рок судьбы. Я ей мягко намекаю, мол, арестовывать «роки судьбы» не обучен, а она вдруг начинает кричать, что мы все подкуплены. Аллочка, секретарша наша новая, попыталась Владиславу за дверь вывести, так эта ненормальная в нее пепельницей запустила. В общем, там такое было — пришлось врачей вызывать. Она одного из них так за руку кусанула.

— Да уж, Владка у нас девчонка с характером. Она уже, вроде бы, дома… Давай-ка, садись в мой дрышпак, съездим ее навестим.

— Что? Сейчас?

— Ну, старик, ты как первый день в органах.

Разговор продолжали уже в машине.

— Послушай! — Деркач понимал, что в этой жизни он больше ничего не понимает, — От сунутого в ванну к человеку электропровода не умирают! То есть, как гласит статистика, смерть наступает только в двух случаях из десяти! Убийца не мог быть уверен в летальном исходе!

— Значит, у нас везучий убийца. Раевский и Журавель — именно те два случая.

— Да, но по телу Раевского хоть было видно, что парня током пришибло… А тут — прямо великолепно выглядящий труп, — Деркач никак не мог сложить в голове стройную картину.

— Ты не некрофил часом, Викторович? Что это тебя внешний вид покойников так возбуждает?

— Дурак! — беззлобно огрызнулся Деркач, — Может Журавля уже потом в ванну оттащили?

— Вскрытие покажет. А вообще-то, все мрачно. Журавель жил один, никто не знает, что с ним происходило вечером. Все следы и отпечатки тщательно стерты. Единственное — на раме обнаружены следы взлома.

Дэн замолчал и стал напряженно следить за дорогой. Деркач решил сменить тему.

— Слушай, Дэн. Сколько с тобой езжу, никак понять не могу… На кой тебе эта пачка "Примы"? Ты ж вроде приличные сигареты куришь? — следователь взял в руки отвратительную измятую пачку "Примы" без фильтра еще доперестроечного года выпуска.

— Это талисман, — гордо отозвался Дэн, — Она еще отцовская. Батя ею от гаишников защищался.

— Это как?

— Легко. Гаишник видит дешевую машину, водитель которой такую гадость курит. Значит, взять с этого водителя нечего. Гаищник брезгливо отворачивается, а «Запорожец» спокойно проезжает. Вот у нас с тех пор и повелось, что пачка "Примы" — талисман, приносящий удачу в пути…

С каждой ступенькой крутой лестницы, ведущей на веранду к Владиславе Раевской, неловкость и досада Деркача все нарастали. Через несколько секунд после нажатия Дэном кнопки дверного звонка, за стеклом веранды появилась настороженная Влада, поправляющая на ходу ярко-желтый коротенький халатик. Миниатюрная ладная фигурка, короткая стрижка со спадающей на глаза челкой, плавные, но по-мальчишески быстрые движения… На секунду напряженный взгляд девушки воткнулся в измученные и выцветшие глаза Деркача. «Она меня не впустит», — пронеслось в мыслях следователя, — «И поделом мне». Но Влада отодвинула дверную задвижку и легким кивком головы пригласила гостей в комнату. В квартире пахло крепким чаем.