Блуждающая реальность - [46]

Конечно, как писатель, я был бы рад, если бы в кино использовались и сами мои идеи, а не только основанные на них спецэффекты. При всем потрясающем визуальном воздействии «Чужой» (возьмем его для примера) не дает нам ничего нового в плане понятий, способных пробудить не чувства, а разум. Монстр здесь – просто монстр, космический корабль – просто космический корабль. «Звездный путь» много лет назад дарил зрителям куда больше свежих и смелых идей, чем нынешние высокобюджетные НФ-фильмы, и неудивительно: ведь сценарии для этих часовых телевизионных серий писали величайшие тогдашние фантасты. Немного устаешь от того, как люди оказываются роботами, безвредные на вид формы жизни оборачиваются кровожадными, но очень предсказуемыми космическими осьминогами, и прежде всего, от битвы при Мидуэй, которую снова и снова разыгрывают в открытом космосе. Хотя должен признать: загадочные, музыкальные, почти религиозные обертоны «Звездных войн» и «Империя наносит ответный удар» меня заворожили. Нет, и здесь то и дело ощущаешь все тот же трепет, то же ожидание чуда. И если в конце непременно нужно взорвать орбитальную станцию – бог с ней, в конце концов, она так красиво разлетается по экрану в кислотных тонах. Вот величайшее из писаных правил: научно-фантастический фильм оканчивается не всхлипом, но взрывом[79]. Наверное, так и должно быть в этой лучшей из видимых галактик.

Примечание к рассказу «Вкус уаба» (1980)

Идея, которую я хотел изложить на бумаге, была связана с определением «человеческого». Драматическая форма, в которую я завернул эту идею: столкновение людей в буквальном смысле, нас самих – и инопланетной формы жизни, обладающей теми глубинными чертами, которые я связываю с человечностью. Не двуногие с увеличенной поверхностью коры головного мозга – перефразируя старую поговорку, раздвоенная редиска, умеющая думать, – но организм, обладающий человеческой душой.

Простите, если слово «душа» вам не нравится, другого термина я придумать не могу. Разумеется, когда я писал «Уаба» – в дни моей юности и политического активизма в Беркли, – самому мне и в голову не приходило, что ключевой ингредиент уаба – душа; я был пламенным радикалом и атеистом, совершенно чуждым религии. Но даже в те дни (мне было примерно двадцать два) я стремился противопоставить истинную человечность тому, что позже назвал «андроидом или рефлекторной машиной», которая выглядит как человек, однако им не является – предмет моего выступления[80] в Ванкувере в 1972 году, через двадцать лет после публикации «Уаба». Зародыш идеи, выраженной в этой речи, скрыт здесь, в моем первом опубликованном рассказе. Разница связана с эмпатией – или, как называли ее в былые времена, caritas или agape[81].

В этом рассказе эмпатия (со стороны уаба, который выглядит как большая свинья, но чувствует как человек) становится настоящим оружием выживания. Эмпатия определяется как способность поставить себя на чужое место. Уаб делает это даже лучше, чем мы обычно ждем друг от друга: и эта духовная способность вполне буквально становится его спасением. В уабе я хотел показать высшую форму жизни: так я оценивал его тогда – и оцениваю сейчас. С другой стороны, капитан Франко (сознательная аллюзия на испанского генерала Франко, дань моим тогдашним политическим увлечениям) рассматривает других существ исключительно с точки зрения их полезности; они для него – объекты, и за эту полную неспособность к эмпатии он платит самую высокую цену. Так я показываю, что эмпатия важна для выживания: она дает преимущество в ситуации межвидовой конкуренции. Недурная идея для очень раннего рассказа очень молодого писателя!

Понравились мне аннотации, которыми снабдил «Вкус Уаба» журнал Planet Stories. На титульной странице:

Многие рассуждают как философы и живут как глупцы, – так сказал грязный уаб после смерти.

И над заглавием рассказа:

Грязный уаб вполне мог бы сказать: многие рассуждают как философы и живут как глупцы.

Реакция читателей была просто великолепная; Джек О’Салливан, редактор Planet Stories, написал мне, что, по его мнению, рассказ удался – и заплатил пятнадцать долларов. Так я впервые узнал расценки на труд писателя-фантаста.

Неделю назад, шаря у себя в шкафу, я наткнулся на старый-престарый дешевый журнальчик: пожелтелый, с истрепанными углами, без обложки… Взял в руки, спрашивая себя, что бы это такое могло быть, – и это древнее ископаемое, этот артефакт давно ушедшей эпохи оказался Planet Stories за июль 1952 года с моим первым рассказом. Глубокое волнение охватило меня, когда я смотрел на иллюстрацию к «Уабу»: чудесная маленькая илька работы Вестала[82], и под ней подпись: «Этот уаб, сэр, – сказал Петерсон. – Он предложил поговорить на другую тему». Что ж, прошло двадцать восемь лет, наступили восьмидесятые – но и теперь звучит тихий голос уаба. Пусть он говорит вечно… и пусть люди к нему прислушиваются.

III. «Человек в Высоком замке» и его продолжение

Подробнее о «Человеке в Высоком замке» (1962), год спустя получившем премию «Хьюго» в категории «Лучший научно-фантастический роман», читатель может узнать из