Блуждающая реальность - [35]
Часто читателей и писателей фантастики обвиняют в некоей психической ненормальности, в стремлении избегать реальности, как бывает при шизофрении. Стандартная картина: трудный подросток, заперевшись у себя в комнате, жадно читает «Пикантные научно-фантастические рассказы ужасов» и бежит в болезненные фантазии, избегая таким образом необходимости решать свои проблемы. Однако основная проблема шизофреника – неспособность мыслить абстрактно до такой степени, что все его психические процессы оказываются привязаны к конкретным стимулам, к тому, что именуется конкретным мышлением. Создание красочных и сложных историй об обществах будущего или о других планетах ничего не даст поврежденному разуму шизофреника, если ему требуется помощь в бегстве от реальности – думается мне, с этим лучше справится телевидение.
Подлинная научная фантастика, ее порядочные и ответственные творцы (таково большинство из нас) не предлагают альтернативу встрече с реальностью, ибо, как я уже сказал, именно на реальности основываются, именно из нее черпают идеи. В этом отличие фантастики от жанра фэнтези. С психическим здоровьем у них тоже все в порядке: за прошедшие годы я познакомился с несчетным множеством своих коллег – все это теплые, живые, дружелюбные люди, искренне сетующие на то, что профессия требует от них ради написания романа на год запираться в кабинете и, ни на что не отвлекаясь, писать… Ремесло писателя – дело одинокое; по крайней мере, я это узнал на себе, и для меня это серьезная претензия к писательству: не то, что оно позволяет убегать от мира в «фантазии» моих романов, а то, что отрезает меня от жены, детей и друзей. Вот это я переношу с трудом. Как и все мы. По моим наблюдениям, у писателей-фантастов достаточно экстравертности, чтобы страстно желать связей с другими людьми и весьма успешно их устанавливать; их одиночество мотивировано не желанием уйти от мира, а необходимостью создавать определенные условия для работы. Я бы сказал, это ярко выраженные экстраверты, судя по тому, как жадно они хватаются за любую возможность пообщаться с коллегами и фанатами, выступить с лекцией, по радио, на телевидении, дать интервью… но затем они вынуждены возвращаться в свою одинокую берлогу на время, которое для создания хорошего романа может занимать, с перерывами на еду и сон, до двух лет.
Фантастам это ненавистно; они предпочли бы вечно сидеть и общаться, однако должны пинками загонять себя обратно за рабочий стол. Они не бегут от жизни – их оттаскивает нужда; в то время как настоящий ученый, на мой взгляд, может быть более интровертен и отсутствие контактов с людьми во время работы приветствовать с неподдельным облегчением. И это приводит нас к еще одному, я бы сказал, важнейшему пункту в определении того, что за люди становятся писателями-фантастами. Фантаст теплее и дружелюбнее ученого, рад болтать, играть и сближаться с другими; его разрывают противоположные желания, при каждой возможности он бежит из своего кабинета, чтобы пообщаться с себе подобными, но большую часть времени вынужден проводить в одиночестве. Возможно, большинство фантастов (да и писателей вообще), как и я, решают эту проблему, создавая персонажей своих историй, – те и составляют им компанию в долгие, одинокие, тоскливые вечера. Много лет общаясь с коллегами, я проникся убеждением, что практически для всех нас характерна любовь к людям, забота о них, желание близости; возможно, именно этим объясняется то, что фантаст выбирает фантастику, а не чистую науку. Писатели-фантасты – не одинокие волки. Застряв посредине между митингом и отшельничеством – между политическим активистом и ученым, – они нашли (по крайней мере, я нашел) работающий компромисс: пока я пишу, компанию мне составляют персонажи, я могу любить их и поддерживать так же, как поддерживал бы «реальных» друзей, ведь в конечном итоге, как бы ни были наши книги насыщены идеями, пишем-то мы о людях! – и при этом можно не лезть на баррикады и не размахивать флагом, что мне совершенно несвойственно.
Судя по многочисленным конвентам, писатели-фантасты неподдельно любят друг друга и видят в коллегах не просто других писателей, а друзей. Наверняка это не уникальная черта фантастики – и все же писатели других жанров не так похожи на большую семью: среди них больше соперничества, они чаще имеют зуб друг на друга, и, слыша, что у кого-то вышел новый роман, чаще втайне надеются на его провал. Ничего подобного не встретишь у писателей-фантастов. Мы – одна семья, одна команда, как те, что во времена Византии трудились над какой-нибудь огромной мозаикой, не стремясь подписывать ее своими именами; мы друзья, мы восхищаемся друг другом не только как писателями, но и как людьми. Мы утверждаем бытие друг друга – и в этом духе дружбы ощущаем тесную связь с тем, что значит быть человеком. Холодных, шизоидных писателей-фантастов очень мало, если такие вообще есть: встретив Рэя Брэдбери, или Теда Старджона, или Нормана Спинрада, или А. Э. Ван Вогта, вы встречаете теплого, сердечного человека, который тоже хочет узнать вас поближе; вы – часть семьи, существующей уже много десятилетий и все растущей; здесь вы не найдете ни стерильных белых халатов, ни отстраненности, ни бездушия. Фантастика требует человечности – или, если сформулировать иначе, человек, не обладающий способностью к эмпатии и потребностью в ней, едва ли захочет писать фантастику. Слишком робкие, чтобы ходить на митинги, слишком сердечные, чтобы запереться в лабораториях и ограничиться экспериментами над животными или неодушевленными вещами, слишком взволнованные и нетерпеливые, чтобы ограничить свое знание только тем, что знаем совершенно точно – мы живем в мире, который в одной радиопередаче о фантастике был назван «миром тысячи «может быть»». Такой мир привлекает людей, которые одиноки, но не одиночки; а между этими двумя понятиями есть принципиальная разница.
