Блудный бес - [10]
— Я не понимаю, что тут случилось? — вбежал назад в спальню Шендер Фикс.
— Старый дурак, старый о́гер! Ты прожил с девками все свои мозги и уже не можешь понять, что этот сумасшедший Митрополит сожрал все мои бобы! Сожрал столько, сколько съедают за день оба рынка вместе — Коровий и Конский!
Шендер Фикс больше из любопытства вернулся назад на кухню.
— Митрополит, это ты съел бобы? — спросил он.
— Я.
— Все съел?
— Не-е, — ответил мальчишка и, запустив руку за пазуху, достал оттуда вместе с невредимым вороньим яйцом и какой-то медной пуговицей горсть измятых вареных бобов.
Шендер Фикс при всей неприятности не мог не улыбнуться.
— Что же ты хочешь, чтобы человек жил не евши? — сказал он, возвращаясь в спальню. — Но от него надо все прятать, ведь он полоумный!
— Прячься от него сам, хоть в могилу, Емарай Емаревич! Прячься, несчастная тряпка, если тебе так хочется! А я найду средство избавиться от этого байстрюка, от этого проклятого мамзера! — кричала Сора-Лея, завязывая платок.
Затем Шендер Фикс не успел опомниться, как она достала из его пиджака бумаги мальчугана и, утирая на ходу слезы, вышла из дому.
План Соры-Леи был чрезвычайно прост: она решила посоветоваться с Залманом Наперстком, о котором все местечко говорило, что хотя он и мал, как буква «юд», но зато хитер, как Лаван. Наперсток считался лучшим в местечке адвокатом.
Залман Наперсток не получил никакого специального образования. Сначала он, как водится, учился в хедере, а потом перешел в руки письмоводителя пристава, который показывал ему, как подшивать дела и как с помощью обыкновенного ножа доставать из любой казенной копилки с надписью «на бедных сирот» или «на раненых» — медные пятаки. Но все-таки, в результате пятнадцатилетней учебы, Залман Наперсток к Революции стал письмоводителем земского начальника и так наловчился писать разные бумаги, что евреи говорили о нем: — Он пишет, как вода плывет!
Революция выбила Залмана Наперстка из колеи, но и то не надолго. Как только настали суды и потребовались снова всякие заявления и прошения, Наперсток почувствовал себя в своей тарелке. Он вновь зажил припеваючи, составляя клиентам разные мудреные бумаги со всеми этими «фактически», «юридически» и «принципиально».
Вот к этому Залману Наперстку на Песочную улицу и летела, не чуя под собою ног, Сора-Лея. Когда Сора-Лея пришла к Наперсткам, сам Наперсток еще нежился в постели. Но его жена уже стряпала на кухне. И Сора-Лея упросила ее позволить поговорить с Залманом немедленно. Соре-Лее разрешили войти прямо в спальню.
Наперсток лежал под розовым стеганым одеялом. Одной рукой он держал номер «Известий», а другой ковырял грязные пальцы короткой, мясистой ноги, нескромно высунутой из-под одеяла.
— Неужели Сора-Лея так рано хочет угостить меня бобами? — шутливо спросил он, продолжая сосредоточенно заниматься своим делом.
— Вот в том-то и горе, что эта бродяга, эта побируха, съела все мои бобы и я пришла посоветоваться, как мне поступить! — ответила Сора-Лея. Дело предвещало быть необычайным, и Наперсток на минуту оставил менее сложную часть своей работы: он отложил в сторону газету; но грязные пальцы ковырял с еще большим усердием: это указывало на то, что Наперсток увлекся делом.
— Так что же ты хочешь подать на него в суд? А кто же съел твои бобы?
— Кто съел? Этот сумасшедший Митрополит, этот проклятый мамзер, чтобы его кишки перевернуло столько раз, сколько бобов он съел за ночь!
Наперсток от удивления вытаращил глаза и даже оставил в покое свои ноги.
— Как ты сказала: сумасшедший Ми-тро-по-лит? Откуда же ты его взяла? — рассмеялся он. Сору-Лею не задел беспричинный смех Наперстка. Она, с сознанием правоты своих слов, достала из кармана бумаги и с достоинством положила их на розовое, стеганое одеяло.
— Вот тут все написано. Прочитайте!
Наперсток сначала быстро пробежал документы сам, а затем прочел вслух Соре-Лее и досконально объяснил ей все. Он не только растолковал, почему от Митрофана нельзя избавиться законным путем, если Шендер Фикс — его родной отец, но даже объяснил Соре-Лее разницу слов — «Митрофан» и «митрополит».
Наконец Наперсток посоветовал, как обойти все законы и избавиться от Митрофана.
Уловка его была несложна, но понравилась Соре-Лее. Наперсток советовал Фиксам как-нибудь отвезти подальше от местечка Митрофана и где-либо оставить его у деревни. Полоумный мальчишка никогда не скажет, кто и откуда его отец, тем более, что Митрофан, может, и не отдает себе отчета в том, почему его привезли в местечко к Шендеру Фиксу.
Сора-Лея была этим советом вполне довольна. Она не знала, как благодарить Наперстка и благодарить ли больше его самого или его жену, позволившую так рано потревожить Залмана.
И Сора-Лея с такой радостью мчалась к себе на Стеклянную улицу, будто, удачно продав одну корзину бобов, спешила за другой.
Оставшись один, Шендер Фикс окончательно впал в отчаяние. Он не знал, куда побежала эта взбалмошная Сора-Лея и боялся, что она преждевременно разболтает обо всем в местечке. Старик живо представил себе, как всюду — на базаре, в синагогах, в бане — будут кто печалясь, а кто радуясь, — говорить о его позоре, о том, что у Шендера Фикса нашелся сын и не лишь бы какой, а прижитой им от деревенской бабы-христианки, придурковатый сын. Казалось, Шендер Фикс уже слышал, как своим тенорком сокрушается толстый булочник «фарфель» и как злорадно смеется его длинноногий сосед, «локшен».
