Блудница - [16]

Болезнь начала развиваться вроде бы ни с чего. Подкралась, как коварный лазутчик, поначалу маскируясь под незначительные недомогания, связанные с легкими перепадами настроения и депрессиями. Тогда они были женаты уже несколько лет, переехали в Мюнхен, где Кристиан работал в клинике и, за несколько лет сделав блестящую карьеру хирурга, уже возглавлял отделение. Детей у них не было. Поначалу Тина не очень страдала от выявленного бесплодия, но потом, когда возникшая болезнь неумолимо использовала каждое слабое место для своего стремительного развития, эта тема стала причиной глубоких черных депрессий. Вторым мощнейшим фактором был сам Кристиан. Она ревновала его ко всем формам жизни. Находила запредельные, извращенные причины его дурного расположения духа, его радостного покоя, его срочным вызовам на экстренные операции, разговорам по телефону, беседам с сотрудниками, поведению в гостях и, наконец, его отсутствию дома по естественным причинам — командировкам, практике в клиниках, консилиумам в других городах… Когда Кристиан, крайне встревоженный ее душевным состоянием, нашел лучшего в Германии психотерапевта и погрузился вместе с ним в исследование болезни жены, выявился факт, о котором умалчивала Тина. Ее отец много лет назад скончался в клинике для душевнобольных, до этого неоднократно предпринимая попытки самоубийства.

В жизни Кристиана началась черная полоса. После ночных истерик Тины он приходил на работу подавленный, с красными глазами и дрожащими от усталости руками. Он начал избегать особо сложных операций, приходя от таких решений в отчаяние и ярость. Поместить жену помимо ее воли в больницу он не мог. В светлые тихие моменты она целовала ему руки, рассказывая, как счастлива любить его и как благодарна, что он терпит ее дома, а не отправляет в психушку, где бы она точно наложила на себя руки. Такие спокойные периоды могли продолжаться довольно долго, и Кристиан лез из кожи вон, чтобы не спугнуть ее душевной стабильности. Он пытался отказываться от необязательных поездок, а если уж никак не удавалось, брал Тину с собой. Так вышло и в этот раз… В Москве он должен был выступать на международном симпозиуме и Тина, никогда не бывавшая в России, поехала с ним…

В зале чуть притушили свет, зазвучала из оркестровой ямы какофония настраиваемых инструментов. Женевьева обняла за плечи рыжеволосую особу, и они направились по проходу на свои места. Внезапно глаза балерины вычленили лицо Кристиана, она вскрикнула с радостным изумлением, послала ему воздушный поцелуй и, порывисто обратившись к своей подруге, что-то ей сказала, указывая на Кристиана. Рыжеволосая повернула голову, ее взгляд коснулся его лица тревожным знобким предчувствием. Кристиану показалось, что она слегка вздрогнула, встретившись с ним глазами, и насильным долгим движением отвела взгляд… Они занимали кресла по другую сторону прохода, но еще до начала увертюры ему передали программку от Женевьевы с телефоном гостиницы, в которой она остановилась. «Увидимся в антракте», — было приписано яркой губной помадой. Программка тут же перекочевала в руки Тины и до антракта они не досидели. С трудом сдерживая рыдания, Тина выбралась в проход, наступая на ноги возмущенным зрителям. Кристиану пришлось кинуться следом, и мысленно он только благодарил Тину за то, что она сумела дотерпеть до конца первой картины и сорвалась с места при закрытом занавесе и в полумраке…

Среди ночи ему пришлось вызывать неотложку. Впервые не сработало то лекарство, которое обычно приводило Тину в вялое сонное состояние. Истерика переросла в сильные болезненные судороги. Приехавшая бригада, к несчастью, состояла из людей, не владевших ни немецким, ни английским, ни французским. Кристиан на пальцах пытался объяснить диагноз, писал по-латыни названия препаратов, которыми когда-либо лечили Тину. Пожилая врач с уставшим отекшим лицом пожимала плечами и уговаривала отвести Тину в больницу. В результате Кристиану позволили просмотреть весь медикаментозный набор, и он настоял на введении нескольких препаратов, которые могли снять приступ.

Когда Тина заснула, Кристиан вышел на балкон и долго глядел в светлеющее предрассветное небо. В голове и в душе царил полнейший хаос. Шум в ушах складывал иллюзию настраиваемых оркестровых инструментов, и высокий голос скрипки отчаянными попытками победить фальшивый разброд свихнувшихся звуков вырывался в грустную чистую мелодию. Среди гаснущих звезд Кристиан пытался отыскать Большую Медведицу, а оттуда, сквозь пелену плывущих облаков, глядело на него лицо рыжеволосой незнакомки. Он не мог ошибиться в том только им одним уловленном импульсе, которым ответила она на его взгляд.

Кристиан нащупал в кармане смятую программку с телефоном Женевьевы. Разгладил ее. Услышал, как в комнате застонала во сне измученная Тина. От напряженного раздумья затрепыхалась жилка на левом веке. Кристиан неторопливыми раздумчивыми движениями сконструировал из программки голубя и, запустив его в полет, долго следил, как он нелепо барахтается, точно сожалея заодно со своим конструктором об упущенной возможности.