Блудная дочь возвращается - [49]
Личная жизнь отходила на второй план, а любовные отношения со Стасом вызывали раздражение и неприятные ассоциации. Все предыдущие события выстроились в непрерывную цепочку, начало которой я подсознательно связывала со Стасом. Несмотря на то, что он стал заговаривать о совместной жизни, я начала манкировать свиданиями, объясняя это занятостью и плохим самочувствием. На самом деле, несмотря на весну, у меня просто не было соответствующего настроения. Возможно, это было предчувствие очередной напасти.
- Мне сегодня ночью приснился странный сон, - рассказывал Стас, провожая меня домой после училища. - Я проснулся весь в холодном поту. Это же надо такому присниться. Кошмар какой-то! Мне снилось, что мой сын ещё младенец. И вот он стоит в кроватке и говорит. А я удивляюсь, как же он - такой маленький и разговаривает. А ребёночек выговаривает мне: “Папа, что же ты наделал? Тебя же посадят за изнасилование!”
А потом весь этот кошмар случился наяву.
Накануне Пасхи, в середине апреля Стас предложил поехать в Загорск посмотреть Крестный ход. Ехать надо было на ночь, и я, как это часто случалось в последнее время, отказалась, мотивируя тем, что мне не с кем оставить Аню, или что-то в этом роде.
До Троице-Сергиевой Лавры Стас и иже с ним не доехали. Как потом выяснилось, они по дороге решили остановиться в Тарасовке, передохнуть в нашем “любовном гнёздышке”. Компания состояла из троих мужчин - Стаса, Валеры Вахмянина, ещё одного их знакомого - и девицы, с которой они познакомились накануне поездки. Что уж там было на самом деле - не знаю. Но девица ночью, полуодетая, сбежала от них и обратилась в милицию с заявлением о том, что её изнасиловали. Машина правосудия завертелась: ребят арестовали и посадили в Пушкинском районе в следственный изолятор. Не помню, кто первый сообщил мне о случившемся, но это был серьёзный удар для меня.
Помню, как иду по Красной Пресне. В груди ком невыплаканных слёз, но держусь. Вижу щит с рекламой ближайшего кинотеатра - “Бродяга”. Думаю, посижу в темноте, хоть и в толпе, но вроде бы одна. О чём был этот индийский фильм, не помню, только наревелась я от души. Вышла, вздохнув с облегчением. Голова начала соображать, я снова воспрянула духом. А это было необходимо, так как меня ждал вызов к следователю и нелицеприятный разговор с женой Стаса.
Следователь, молодой и любопытный, свои вопросы сводил к тому, что мы делали в Тарасовке и какое отношение я имела ко всему происшедшему. Я порадовалась про себя, что Вовка, мой муж, вовремя ушёл от меня, иначе он был бы втянут во всю эту историю. С точки зрения морали того времени я выглядела очень некрасиво именно потому, что моя связь была раскрыта, выставлена на всеобщее обозрение. Но то, что я уже не жила с мужем, освобождало меня от общественного порицания. Собственно, мне лично ничего не грозило, кроме какого-нибудь выговора по партийной линии. (В 19 лет я вступила в партию. Хотела написат, “ Коммунистическую”, но тогда другой и не было.) Из разговора со следователем я выяснила, как было дело. Якобы девица просто испугалась. “что ей порвут колготки”, и поэтому… сама разделась. В страхе, что её побьют, сама согласилась на половой акт, но совершить его хотела выборочно, кажется, только со Стасом. До Валерки дело даже не дошло, он якобы уснул за столом. И вообще, было ли изнасилование на самом деле - неизвестно. Но так как мы находились в преддверии 100-летия со дня рождения Ленина, была дана установка “выполнять и перевыполнять” план по раскрытию преступлений.
Я, конечно, вместе со всеми возмущалась и оправдывала мужиков, но в глубине души, помня наше первое свидание со Стасом, сомневалась в его невиновности. Усугублял впечатление и тот сон, который он мне пересказал буквально накануне происшедшего.
В эти дни меня пригласила к себе для разговора сестра Светки, жены Стаса. Я, кончено, могла отказаться, но мне это в голову как-то не пришло. В шикарной квартире на улице Горького меня ждали две сестры. Встретили они меня на удивление миролюбиво, с кофе, конфетами и коньячком. Основной задачей разговора, инициативу которого взяла в свои руки сестра Светки, было убеждение меня в том, чтобы я оставила Стаса его жене, которая “когда-то тоже была молодая и красивая и до сих пор любит своего мужа”. При этом мне показывали фотографии их счастливых студенческих лет, служивших доказательством идеального супружества. Чем закончился разговор, не помню. Кажется, я уверила, что не собиралась уводить Стаса из семьи и вообще наши отношения уже шли на спад, что, собственно, соответствовало истине. Правда, Стас иногда строил планы нашей будущей совместной жизни, но я к этому серьёзно не относилась, стараясь не заглядывать в будущее.
Может быть, я в глубине души знала, как недолговечен будет наш роман, и с приближением трагических событий бессознательно выстраивала стенку между нами. Возможно, это была защитная реакция, сработавшая благодаря внутреннему “слышанию”, наличие которого я обнаружила значительно позже.
Суд приговорил Стаса к восьми годам, остальных, кажется, к шести, или тоже к тому же сроку, не помню. Из тюрьмы Стас несколько раз присылал мне письма и даже передавал поделки из карельской березы. Одним из таких подарков была резная рамочка со вставкой из моей фотографии, на которой я была снята в том самом испанском платье, которое шила на Николиной Горе в наши золотые денёчки. Также Стас попросил следователя передать мне свой дневник, но тот по какой-то причине оставил его у себя. Я тоже несколько раз посылала посылки и письма, но потом меня попросили этого не делать, чтобы “не портить моральный облик” подсудимого. Ему надлежало выглядеть примерным семьянином, чтобы заслужить досрочное освобождение. Он его и получил - срок скостили на несколько лет.
