Блудная дочь возвращается - [48]

С тех пор они так и вырастали, два седых волоса на макушке, пока не смешались с остальными такими же на моей поседевшей с возрастом голове.

- С таким давлением надо в больнице лежать! Как вы только ходите: 70 на 40! - восклицает медсестра в доме отдыха, проводя положенный профилактический осмотр.

Потеря Ольги не сразу дошла до моего сознания. Похороны были позади, и как будто бы ничего не произошло, только пустота где-то в глубине естества… Окружающее перестало радовать, но и горя не ощущалось. Все чувства притупились, в том числе и отношение к Стасу претерпело изменения, потеряв остроту чувств и перейдя в разряд привычки и, в какой-то мере, в безразличие.

Мы, как и собирались, вылетели в Поти, где уже чувствовалась весна. Впечатления от путешествия уже не вызывали прежней радости, которые раньше всегда присутствовали при встрече с новыми городами. К тому же я обнаружила, что беременна. И это тоже не прибавило оптимизма, так как означало новые проблемы и неприятные хлопоты.

В первый же вечер мы решили посетить местный ресторан. Женщин в зале вообще не было, за столиками сидели компании грузин, сразу обратившие на нас внимание. Не успели мы сесть, как нам прислали бутылку вина, которую официант посоветовал принять во избежание неприятных инцидентов. Группа мужиков, вальяжно развалившихся своими круглыми животами за соседним столом, человек десять, раскланялась с нами, подняв тост за гостей их города. Следующим шагом было приглашение нас пересесть на свободные места за их столом, в чём тот же официант порекомендовал не отказывать. Вино лилось рекой, хозяева произносили тост за тостом, которые мы были обязаны благодарственно поддерживать, причём стоя.

Я никогда раньше не пила столько сухого вина, которое казалось мне почти водой. В конце концов, я не заметила, как опьянела. Тут как раз подняли тост за Сталина. Моя хмельная душа не стерпела, и я, покачиваясь и расплёскивая свой бокал, поднялась:

- Что ваш Сталин?! Говно! Что он сделал с нашим Ленинградом?! - эти мои слова, видно, навечно врезались в мою память. - он хотел отдать его немцам и вывез всё продовольствие! Голод и гибель тысяч людей на его совести! - и далее в том же духе под напряжённое молчание маститых грузин, не обращая внимание на Стаса, дергавшего меня за рукав. А потом, высказавшись в сласть, опрокинула себе в рот содержимое бокала.

- Скажите, спасибо, что она женщина. Быстро уводите её, пока они не опомнились! - прошипел, наклонившись к Стасу, как из-под земли выросший официант.

А потом мы оказались на каком-то мосту в кромешной темноте. Ноги не слушались, каблуки подкосились, и я села на обочину. Стас безуспешно пытался поставить меня на ноги, но я опять приземлялась, при этом хохоча до рыданий. И тут нас осветил яркий луч света. Из проезжающего мимо “газика” выскочили два милиционера и подхватили Стаса с криками: “Зачем ты её бьёшь?” На все мои уверения, что он меня просто поднимает, они не обратили внимания и потащили Стаса в машину. Ноги мои обрели твёрдость, и я втиснулась в “газик” вслед за ними.

Остаток ночи мы провели в милиции. Несмотря на наличие документов и не давший никаких компроматов обыск, который они провели по всем правилам криминалистики, местные блюстители порядка отказались отпустить Стаса до приезда своего начальства. Меня они почему-то решили считать потерпевшей. Утром появился полковник милиции. Извинился перед нами, аргументировав рвение своих подчинённых тем, что город портовый и они опасаются иностранных шпионов. Нас довезли до гостиницы и даже принесли букет цветов.

Я в изнеможении рухнула в кровать и в ужасе обнаружила неприятное соседство каких-то насекомых - то ли блох, то ли тли, живущих в колючем одеяле. На другой день мой подбородок покрылся мелкими прыщиками и страшно чесался. Меня всё время подташнивало, и вообще всё было не так.

И эти вот малоприятные воспоминания остались единственными, связанными с той поездкой в Грузию. Да ещё, закрыв глаза, я вижу щебёнку на дороге и мелкую гальку на берегу моря.

В Москве тоже всё пошло вкривь и вкось. Аборт - мероприятие не из приятных, хотя и делала я его по знакомству в лучшем роддоме Москвы - Грауэрмана на Арбате. А в конце февраля Вовка однажды сообщил, что уходит от меня. Кто-то видел, как я садилась к Стасу в машину, и услужливо сообщил обманутому мужу. Его уход я восприняла равнодушно, даже с облегчением. Мы уже давно были просто соседями по кровати. Постель нас никак не связывала, общих интересов тоже не было. Отдыхали всегда в разное время - он с друзьями по весне отправлялся в горы кататься на лыжах, а я предпочитала дома отдыха с подругами. Мои родители были внутренне к этому готовы и даже не поняли в первый момент, что мы расстались.

- Как! - изумилась мама, узнав, что Вовка от меня ушёл. - он же приходил обедать и ничего не сказал. Взял какую-то сумку и ушёл.

Аня тоже особенно не расстраивалась. Ей было только 3 года, и она просто не отреагировала на долгое отсутствие отца. Тем более что ушёл он недалеко, к своим родителям, которые жили в пяти минутах ходьбы от нас, и Аня проводила там то выходные, то праздники. Я испытывала какую-то усталость, опустошённость. Ничего не хотелось, и всё было лень.