Блондинка в бетоне - [17]

– Ну, думать ты можешь где угодно.

– Ты знаешь, что я хочу сказать.

– Знаю. А как суд?

– Думаю, все идет хорошо. Сегодня были только вступительные заявления, а завтра начнут давать показания. Но это новое дело… Оно может все изменить.

Он пощелкал пультом, но на других каналах сюжет о найденном теле, вероятно, уже прошел.

– Ну, а что говорит твой адвокат?

– Ничего не говорит. Он знать об этом ничего не хочет.

– Что за чушь!

– Он просто хочет побыстрее провести это дело, надеясь, что, если Кукольник или его сообщник все еще гуляет на свободе, до конца процесса это не успеет подтвердиться.

– Но это же неэтично! Даже если улика в пользу истца, разве он не должен представить ее суду?

– Должен – если он о ней знает. Вот поэтому он и не желает о ней знать. Так ему спокойнее.

– А когда ты должен давать показания? Я хочу поприсутствовать. Я могу взять отгул и прийти.

– Не надо. Не беспокойся. Это же чистая формальность. Я не хочу, чтобы ты знала об этом больше, чем сейчас.

– Почему? Это же твоя история.

– Не моя. Это его история.

Сказав, что позвонит завтра, он повесил трубку и долго смотрел на стоявший перед ним телефон. Уже почти год он проводил с Сильвией Мур три-четыре ночи в неделю. И хотя именно Сильвия заговорила о том, чтобы упрочить отношения и даже выставила на продажу собственный дом, Босх никогда сам не касался этого вопроса, боясь разрушить существующее хрупкое равновесие.

А может, сейчас он как раз и разрушает его? Он ведь ее обманул. В некоторой степени он и вправду вовлечен в это дело, но ведь он уже все закончил и теперь собирается домой. Он обманул ее потому, что ему вдруг захотелось побыть одному. Наедине со своими мыслями. Наедине с Кукольником.

Он просмотрел вторую папку – до самого конца, где находились прозрачные пластиковые пакетики для хранения документальных доказательств. В них находились копии предыдущих писем Кукольника. Всего их было три. Убийца начал присылать их после того, как в прессе началась буря и он был окрещен «Кукольником». Одно из них Босх получил перед одиннадцатым, последним, убийством. Два других пришли к Бреммеру из «Таймс» после седьмого и одиннадцатого. Сейчас Гарри изучал фотокопию адресованного ему конверта с написанными на нем заглавными буквами. Затем он перевел взгляд на сложенный листок с поэмой. Она тоже была написана такими же печатными буквами со странным наклоном. Босх прочитал слова, которые уже и без того знал наизусть:

Предупреждаю: сегодня я выйду перекусить.

Мне пора мой голод, мою страсть утолить.

Новая куколка в моей коллекции – очень неплохо!

В нее изольюсь я с ее последним вдохом.

Извиваясь на шпиле моем, прекрасная юная леди

Маму и папу зовет, а может быть, просто бредит.

А когда затянется туго кожи полоска,

Ее последним выдохом будет: «Босххх!»

Закрыв папки, Босх положил их к себе в портфель, затем выключил телевизор и направился к автостоянке. Выходя наружу, он придержал дверь перед двумя копами, тащившими за собой скованного пьяницу. Пьяница попытался лягнуть его ногой, но Гарри спокойно отступил в сторону.

Направив «каприс» к северу, он по Аутпост-роуд проехал к Малхолланду, затем свернул к Вудро-Вильсон-драйв. Въехав на автостоянку, он долго сидел, не снимая рук с руля. Он думал о письмах и о тех подписях, которые Кукольник оставлял на теле каждой из жертв, – маленьком крестике, нарисованном на пальце ноги. После того как Черч умер, они поняли, что это означает. Крестик – это и есть шпиль. Шпиль Церкви.[4]

Глава пятая

На следующее утро Босх сидел на заднем крыльце своего дома и смотрел, как над ущельем Кауэнга-пасс восходит солнце. Разогнав утренний туман, оно озарило своими лучами заросший полевыми цветами склон холма, выгоревшего позапрошлой зимой. Глядя на окружающий мир, Босх курил и пил кофе до тех пор, пока шум транспорта, проезжающего по шоссе, не слился в один сплошной гул.

Поверх белой рубашки со стоячим воротником он надел синий костюм. Повязывая перед зеркалом красно-коричневый галстук, испещренный рисунком в виде золотых гладиаторских шлемов, Босх размышлял о том, какое впечатление он производит на присяжных. Днем раньше он заметил, что все они поспешно отводят от него глаза. Что бы это значило? Ему хотелось спросить об этом Белка, но Белк ему не нравился, и Босх понимал, что будет неудобно спрашивать его мнение о чем бы то ни было.

Продев галстук в старый узел, он закрепил его серебряным зажимом с надписью «187» – номер статьи «за убийство» в уголовном кодексе Калифорнии. Пластмассовой расческой он пригладил еще влажные после душа волосы, каштановые с проседью, затем расчесал усы. Закапав в глаза капли, Босх наклонился к зеркалу, чтобы как следует на себя посмотреть. Глаза были красными от недосыпания, радужные оболочки – темными, как лед на асфальте. «Почему же они отводят взгляды?» – опять подумал он. И вспомнил, как Чандлер о нем вчера отозвалась. Теперь он знал почему.

Держа в руке кейс, Босх двинулся к двери, но прежде чем он успел до нее дойти, та неожиданно открылась. Вытащив ключ из замка, в комнату вошла Сильвия.

– Привет! – увидев его, сказала она. – Я как раз надеялась тебя поймать.