Блондинка в бетоне - [10]

Потягивая сигарету, Босх примерно пять минут ждал, пока Паундс освободится. Рискуя опоздать в суд, он все же хотел увидеть записку. Когда Паундс наконец покончил с репортерами, он подал знак подойти к его машине. Босх присел на пассажирское сиденье, и Паундс подал ему ксерокопию.

Гарри довольно долго изучал послание, написанное характерными печатными буквами. Эксперт из отдела по работе с документами назвал это гарнитурой «Филадельфия» с выравниванием слов по левому полю; по его мнению, буквы клонились влево из-за того, что их выводили не той рукой, – возможно, левша писал правой рукой.

В газете сказано, что суд сегодня начат.

По делу Кукольника он вердикт назначит.

Попала пуля Босха в цель, но куклы знают точно,

Что я еще своей работы не закончил.

На Западной есть место, о нем поет душа —

«У Бинга» под полом куколка – ну до чего хороша!

Досадно, милый Босх, когда не в ту цель попадаешь,

Прошли года, но я все еще в игре – ты об этом знаешь!

Босх знал, что стиль можно подделать, но в этом тексте его что-то смущало. Все та же напыщенность, все те же высокопарные фразы и беспомощные, нелепые рифмы. В груди тягостно заныло.

«Это он, – думал Босх. – Это он».

Глава третья

– Леди и джентльмены, – глядя на членов жюри, нараспев произнес федеральный окружной судья Алва Кейес, – мы начинаем процесс с того, что у нас называется вступительными заявлениями сторон. Имейте в виду – вам не следует воспринимать их как доказательства. Это всего лишь наметки или, если хотите, дорожные карты тех маршрутов, по которым юристы хотят направить дело. Повторяю – вам не следует рассматривать их в качестве доказательств. Адвокаты сторон могут делать весьма претенциозные заявления, но это только слова, которые еще требуют подтверждения. В конце концов, они всего лишь юристы.

Это высказывание вызвало вежливый смех со стороны присяжных и всех остальных присутствовавших в зале номер четыре. У судьи с его южным акцентом последнее слово прозвучало не как «лойерс» (юристы), а как «лай-ерс» – от слова «лай» (ложь), что также добавило веселья. Улыбнулась даже Мани Чандлер. Оглянувшись на зал заседаний, Босх увидел, что отведенные для публики места заполнены едва ли наполовину. Со стороны истца в первом ряду сидели восемь человек – родственники и друзья Нормана Черча; в их число не входила вдова, сидевшая за столом истца рядом с Чандлер.

Присутствовали также с полдюжины судебных завсегдатаев – пожилых людей, которым нравилось наблюдать за чужими драмами. Была еще группа судебных клерков и студентов-юристов, вероятно, пришедших посмотреть на великую Хани Чандлер в деле, а также репортеры, чьи перья в напряженном ожидании зависли над блокнотами. Вступительные заявления всегда дают неплохой материал для прессы – как правильно заметил судья, юристы в этот момент говорят все, что хотят. Потом репортеры все же будут время от времени заглядывать на слушания, но до заключительных выступлений сторон и вынесения приговора писать о нем будут совсем немного.

Если только не произойдет чего-нибудь необычного.

Босх оглянулся. Сзади на скамьях никого не было. Он знал, что Сильвии Мур там сейчас и не должно быть – об этом они условились заранее. Босх не хотел видеть ее здесь. Он сказал ей, что это всего лишь формальность, часть той цены, которую платит каждый коп, честно выполняющий свою работу. На самом деле Босх не хотел ее присутствия из-за того, что не был здесь хозяином положения. Люди задают ему неприятные вопросы, и ему ничего не остается, кроме как отвечать на них. На таком процессе может всплыть все, что угодно, – и, вероятно, всплывет. Босху не хотелось, чтобы она это видела.

Возможно, присяжные, заметив, что позади него на скамьях для публики никого нет, уже поэтому сочтут его виновным – раз никто не выражает ему поддержку.

Когда смех в зале затих, он оглянулся и посмотрел на судью. Судья Кейес производил сильное впечатление. Это был крупный мужчина в прекрасно сидевшей на нем черной мантии; сложенные на груди большие руки создавали впечатление сдержанной силы. Покрасневшая на солнце лысая голова, по краям которой росли редкие пучки седых волос, была идеально круглой и, казалось, вмещала огромное количество юридической информации. Этот пересаженный на чужую почву южанин, будучи адвокатом, специализировался на делах, связанных с нарушениями гражданских прав; имя себе он заработал, вчинив иск полицейскому управлению Лос-Анджелеса (ПУЛА) по поводу непропорционально большого количества смертей чернокожих граждан, задержанных сотрудниками полиции. Федеральным судьей его назначил президент Джимми Картер; с тех самых пор он и командовал парадом в зале заседаний номер четыре.

Адвокат Босха, помощник городского прокурора Род Белк, до самого начала слушаний сражался как лев, пытаясь отвести этого судью по процедурным мотивам с тем, чтобы для ведения дела назначили другого судью – желательно такого, кто раньше не был поборником гражданских прав. Увы, все его усилия оказались тщетными.

Тем не менее Босха это расстроило вовсе не так сильно, как самого Белка. Он понимал, что, хотя судья Кейес слеплен из того же теста, что и адвокат истца Хани Чандлер – к полиции он относится с подозрением, иногда даже враждебно, – он все же справедливый человек. А этого вполне достаточно, думал Босх, чтобы все кончилось хорошо.