Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!) - [20]

– Долг!.. Родина!.. – подобно заведенному, словно его заклинило, некоторое время продолжал заполошно выкрикивать академик, затем перешел на более обыденные, приземленные, но куда более существенные для думающего млекопитающего понятия. – Жратва! – отключив танковые моторы, уже много тише, почти вкрадчиво выкрикнул он. – Вкусная жратва!.. Жареные сосиски!.. Пиво!..

Наконец мужчина проявил хоть какую-то, заметную глазу независимого наблюдателя реакцию. Он недоверчиво шевельнул ушами; в пределах, позволяемых ему ошейником, на несколько градусов крутанул вправо-влево головой. Наверняка принюхивается, – почему-то наполнился уверенностью президент. Ему уже стало интересно, хотя несколькими секундами раньше он почти окончательно решил, что над ним попросту издеваются.

– Смотрите, Владимир Владимирович, смотрите же... – яростно зашептал Подберезовский, и его пальцы опять впились в президентский рукав. – Сейчас... сейчас вы услышите Слово... – Он слегка брызнул слюной, замер, подобно обнаружившей дичь и делающей стойку охотничьей собаке.

Его состояние передалось президенту. Не делая замечания за вольность и не пытаясь стряхнуть со своей руки чужую, Подпутин и сам напрягся подобно собаке, только другой, более утонченной породы.

– Блондинка! – неестественно хрипло выкрикнул Павлов. – Блондинка с шикарной фигурой и загорелыми ногами!

Человек в кресле напрягся, это было видно по его плечам – казалось, пиджак вздыбился от напружинившихся под материей мышц. Он попробовал крутануть головой, но не смог сделать этого из-за прочно удерживающего шею ремня. Шея побагровела, напитываясь кровью, человек издал протяжный звук, более всего похожий на стон бессильной злобы или ярости, затем обмяк, но продолжалось это всего несколько мгновений, потому что академик выкрикнул еще раз – уже не хрипло, но словно дразня, со звонкой пионерской задорностью:

– Блондинка на высоких каблуках! Блондинка! Блондинка с загорелыми ногами!..

Человек в кресле хрипел, рычал, бормотал что-то нечленораздельно-грозное, силясь высвободиться из кожаных оков; прочно вмонтированное кресло ходило ходуном, у его основания вздыбился пол, несколько плиток покрытия с треском вылетели из своих гнезд, ремни скрипели, но их скрип перекрывал другой – яростно трущихся друг о друга зубов. Напрягаясь, изнемогая и тут же вновь обретая силы, сотрясаясь в сильнейших конвульсиях, тщетно пытаясь заглянуть за свое плечо, подопытный силился узреть еще не видимую, возможно несуществующую, но заранее такую вожделенную блондинку.

– Отпустите, суки!.. Президент, мать твою так, прикажи, чтобы эти научные уроды немедленно меня освободили...

Павлов повозился с кнопками дистанционного пульта и зал заполнился звуком звонко цокающих каблучков. Благодаря грамотному расположению колонок и хорошей акустике лаборатории, создалась полная иллюзия нахождения в помещении изящного женского существа, потому что такую обувь на таких тонких и непременно высоких каблуках может себе позволить существо только возвышенное – то есть, красивая женщина. Вот она появилась где-то слева, вот она неспешно, дразнящей мужчин походкой, сопровождаемой непременным покачиванием бедер, пересекает зал... Иллюзия была столь сильна, что Подпутин опять, как при недавнем шуме танковых двигателей, невольно оглянулся. Правда, сейчас, в отличие от первого раза, у него отвердел член, что он и зафиксировал с огромным неудовольствием и даже некоторой злостью – он всегда гордился своей безмерной выдержкой. Не позволяя себе помочь предавшему его организму рукой, Подпутин, стараясь делать это незаметно, осторожно повел тазом, пробуя укротить столь неожиданную паховую бурю. Одновременно он покосился на Подберезовского – ничего не заметил?.. Аварию, наконец, удалось устранить – президентский предмет соскользнул вниз и удачно пристроился в рельефе ткани трусов. Переведя дух, Подпутин уже открыто посмотрел на олигарха и не особенно удивился, заметив, что тот, ничуть не таясь, запустил руку в штаны и азартно роется в паху. Ну и дела... Кажется, они тут все посходили с ума, – подумал президент, переведя взгляд теперь на Павлова.

– Блондинка! – подобно безнадежно заевшей пластинке, повторял тот. Чувствовалось, что академику очень приятно произносить это слово и – еще больше – следующее за ним словосочетание: – Блондинка с загорелыми ногами!..

Уже без какого-то бы то ни было удивления Подпутин отметил, что и у этого характерно оттопырился халат. Мужчина же в кресле просто неистовствовал в своем стремлении высвободиться. Удерживающие его ремни заскрипели уже совсем громко, багровое лицо вывернулось с неестественным поворотом шеи, с губ бурным потоком потекла крупно пузырящаяся пена...

– Фашисты!.. Пустите меня!.. Фашисты!.. Где эта, загорелая... Где она!..

Звонко лопнул первый ремень, мужчина торжествующе взревел, схватился высвободившейся рукой за ремень шейный, рванул... Пригнувшись свободной теперь от пут головой ко второму запястью, он с урчанием впился зубами в толстую коровью кожу...

– Владимир Владимирович!

– Что... – пробормотал президент, опомнившись. Он силой заставил себя отвести взгляд от почти освободившегося, предельно возбужденного, потерявшего человеческий облик самца, вырвал свою руку из цепких, хотя и скользких от пота ладоней Подберезовского. – Что вы сказали?