Блокадные после - [34]

. То есть известно, где хранится похищенное; известно, что у бандитов есть огнестрельное оружие; есть свидетели преступлений, совершённых бандой – и всего этого мало, для того чтобы провести обыск у Рядова, Матиашвили, Шурина, Еранова? Это не послеблокадный Ленинград, а… Лондон какой-то второй половины ХХ века. Недостаток улик, знаете ли, инспектор не позволяет задержать этих негодяев.

После нападения на милиционера Королёв не только не испугался, а наоборот почувствовал абсолютную власть над жизнью и судьбой; свою абсолютную внеположность всем писаным и неписаным законам. Здесь он совершил свою вторую ошибку. Опять-таки, не подумав, что он и его подельники совершают в воющей стране. Начало этой роковой ошибки было (для Короля и его свиты) очень весёлым. Ребята отправились смотреть недавно вышедший на экраны фильм режиссёра Арнштама «Зоя» в кинотеатр «Колос», находившийся в Доме Радио, на Малой Садовой, 2, тогда улице Пролеткульта. Слегка выпили для бодрости и очень веселились в кинозале. Веселье их было зловещим. При появлении на экране немецких солдат они орали «Хайль» и зиговали. Когда же Зою раздели и стали пороть, веселье их достигло апогея. В зале оказались фронтовики. Началась драка. Банде Королёва пришлось покинуть помещение.

«В сквере на площади Островского они стали спорить, как повеселее провести вечер. Вот тут-то Юрьев и предложил совершить групповое изнасилование. Королев, а вслед за ним и остальные одобрили предложение. Как всегда, по указанию Королева распределили роли, выбрали и удобное для совершения преступления место – будку в том же скверике»[109]. Банда Королёва в тот вечер изнасиловала бойца штаба МПВО Зайцеву. Королёв был задержан на следующий день после изнасилования Зайцевой. «Во время задержания он оказал вооруженное сопротивление, пытался скрыться от преследовавших его сотрудников милиции, один из которых был ранен преступником. <…> Когда кончились патроны, он вбежал в одну из квартир на улице Желябова, где и был задержан начальником ОБХСС Куйбышевского райотдела милиции Халипиным и оперуполномоченным 6 отделения милиции Ильиным. <…>

Военный трибунал, рассмотревший 2–7 апреля 1945 года в судебном заседании уголовное дело по обвинению членов этой преступной группировки, приговорил Королева к высшей мере наказания – расстрелу, Иванова, Рядова, Юрьева, Дидро, Цирина и Еранова – к 10 годам лишения свободы. Красовская, Соловой и Бутелин получили по 8 лет лишения свободы.

Но… Королев не был расстрелян. 12 мая 1945 года решением Военной Коллегии Верховного Суда СССР в связи с Победой над фашистской Германией в Великой Отечественной войне смертная казнь ему заменили 10 годами лишения свободы»[110].

Две важные вещи стоит отметить в этой истории. Первая, психологическая. Великий фильм Тарковского «Иваново детство» снят о несовместимости войны и детства. Но, оказывается, есть куда более страшный пример этой несовместимости. Иван в фильме Тарковского – несчастный мальчик с переломанной, покореженной войной душой. Он – герой. Мученик. Оказывается, есть другая сторона медали, не герой, но антигерой. Мальчик, который привык спокойно, не волнуясь, смотреть на гибель от холода, голода, снарядов и бомб и получать удовольствие от того, что он-то жив, и хорошо жив, надёжно прикрыт, если не от снарядов и бомб, то от холода и голода – точно. Мальчик, узнавший, что можно использовать чужую гибель для своей хорошей жизни – вот этот вариант пострашнее.

Вторая, социологическая. Социальный слой, выкинувший из себя такого монстра, как Борис Королёв, не может исчезнуть бесследно. Он остался, применим медицинскую метафору, метастазом в организме города. Не исключено, что превращение Петербурга в 90-е годы в «криминальную столицу» России было связано с подспудным существованием этого слоя вульгарных ницшеанцев, социал-дарвинистов и «белокурых бестий». Память места есть память места, как бы ни хотелось назвать эту память мистикой. А не названная, не обозначенная словами, оставленная вне рефлексии память места куда сильнее памяти места, названной, словами обозначенной, исследованной.

Валерий Дымшиц Город вечной зимы Послеблокадный Ленинград в литографиях А. Л. Каплана. (1944–1956)

О станковых литографиях «Ленинград» Анатолия Каплана, самой известной графической серии, изображающей послеблокадный город, можно рассказывать двумя разными способами – и оба будут равноправны.

Первый. В трагедии Ленинградской блокады теперь принято усматривать не только арифметические, но и сущностные параллели с Холокостом, например, сравнивать жизнь в блокированном городе с тем, как была устроена жизнь в Варшавском гетто[111]. Кому же, как не художнику, ставшему в 1950-1970-х гг., главным репрезентантом стертого с лица земли мира еврейских местечек, пристало изобразить город, просыпающийся от смертного сна.

Второй. Короткая оттепель в конце Великой Отечественной войны и в первый послевоенный год. Художник, получивший образование в благоприятствовавших искусству 1920-х годах, возвращается домой из эвакуации и, глотнув воздуха блокадной свободы (за которую ленинградцам пришлось скоро дорого заплатить), создает серию поразительно свободных, европейских, импрессионистических литографий. И эта графика – не только репрезентация «возрождения Ленинграда из руин», но и яркий памятник «послевоенного Возрождения», когда призрак художественной свободы оживал вместе израненным городом. Как известно, это «возрождение» было налету убиты заморозками, сменявшими очередную короткую оттепель.