Близнецы - [55]

В тот вечер он допоздна задержался на работе. Смотрел на фотографии мальчика и того места, где его видели в последний раз, разглядывал большую карту в оперативном пункте, усеянную булавками и флажками. Перечитывал показания. В висках стучала кровь, в груди покалывало.

Он посмотрел на другого мальчика, и тот встретился с ним взглядом. Это был Саймон. Он протянул Саймону руку, чтобы посмотреть, захочет ли он дружить, и Саймон тоже протянул ему руку, вот только он не улыбался. Он был очень худым и бледным, кости на плечах и ногах натягивали кожу, а его пенис походил на маленькую розовую улитку. Он шагнул к Саймону, и Саймон тут же шагнул к нему. Шагнул судорожно и неловко, словно марионетка, а затем, опять же как марионетка, упал на пол. Мэтью тоже упал, и они уставились друг на друга. Мэтью поднес палец к личику мальчика, крошечному, как у гнома, – провалы вместо щек, провалы вместо глаз, заклеенный рот, – коснулся холодного, испещренного крапинками зеркала и стал смотреть, как в тех местах, где он касается пальцем лица, появляются слезы.

Он почувствовал, как чьи-то руки обхватили его сзади, обхватили крепко – не вырваться. Тихие слова, чужое дыхание на его коже.

– Ты будешь нашим малышом, – произнес голос. – Но только не будь непослушным мальчишкой. Мы не любим непослушных мальчишек.

Фрида открыла дверь и, увидев Карлссона, не особенно удивилась, словно ждала его, – в каком-то смысле так и было. Она знала, что дело Мэтью Фарадея еще не закрыто.

– Входите, – сказала она.

Они прошли в гостиную, где горел огонь, а на подлокотнике кресла лежала пачка научных журналов.

– Я не помешал?

– Не особенно. Присаживайтесь.

Он положил кожаную сумку, висевшую на плече, на пол, снял пальто и сел. Она помолчала, потом спросила:

– Вам что-нибудь принести? Хотите кофе?

– Может, чего-нибудь покрепче?

– Вино? Виски?

– Наверное, виски. Ужасный вечер.

Фрида налила виски в два маленьких стакана, добавила чуть-чуть воды и села напротив.

– Чем могу помочь?

Сегодня она вела себя более ласково, чем обычно, и он так растрогался, что чуть не прослезился.

– Я только о нем и думаю. Я встаю и думаю о нем, ложусь спать и вижу его во сне. Иду в паб с ребятами, мы болтаем о пустяках, и я словно со стороны слышу слова, которые вылетают у меня изо рта. Просто удивительно, как можно притворяться, что все нормально, когда это не так. Я говорю со своими детьми по телефону, спрашиваю, как у них прошел день, рассказываю глупые и смешные истории о своей работе, и все это время у меня перед глазами стоит он. Он уже умер, вы же понимаете. Или, по крайней мере, я надеюсь, что умер, потому что, если нет… Какой самый благоприятный исход дела? То, что мы обнаружим его тело и поймаем ублюдка, который похитил и убил его. Это в лучшем случае.

– Неужели все настольно безнадежно?

– И через десять лет, и через двадцать я все еще буду копом, не сумевшим спасти Мэтью Фарадея. Когда я уйду на пенсию – как старый детектив, к которому я ездил, расследовавший дело Джоанны Вайн, – то буду сидеть у себя дома и думать о Мэтью, и спрашивать себя, что на самом деле произошло, кто это сделал и где теперь этот человек.

Он покрутил стакан и отхлебнул виски.

– Вы, наверное, половину времени проводите с людьми, страдающими от чувства вины, но если верить моему опыту, настоящего чувства вины никто и никогда не испытывает. Людям стыдно, когда их ловят, да, но если им удастся ускользнуть – никакой вины они не чувствуют. Во всем мире есть люди, которые совершили поистине ужасные поступки, и они живут счастливо и довольно, в окружении семьи и друзей.

Он одним глотком опустошил стакан, и Фрида налила ему еще, даже не спрашивая, хочет ли он. Сама она даже не притронулась к выпивке.

– И если я так себя чувствую, – продолжал он, – то представьте себе, каково родителям ребенка. – Он нетерпеливо и резко расслабил узел галстука. – Неужели такие мысли будут преследовать меня всю жизнь?

– У вас раньше не было подобных дел?

– Я получил свою долю дел об убийствах, самоубийствах и домашнем насилии. Тяжело поддерживать в себе веру в человеческую натуру – возможно, именно поэтому я в разводе и обнажаю душу перед женщиной, которую и видел-то несколько раз, а не перед женой. Ему всего лишь пять лет, моему младшему столько же.

– К сожалению, что бы вы ни чувствовали, это делу не поможет, – вздохнула Фрида.

Странная атмосфера окутала комнату, где они сидели, – мечтательная и грустная одновременно.

– Я знаю. Мне просто нужно было рассказать об этом. Простите.

– Не извиняйтесь.

Больше она ничего не сказала. Фрида молча смотрела в свой стакан, а Карлссон смотрел на нее: она открылась ему с неожиданной стороны. Через какое-то время он попросил:

– Расскажите мне о своей работе.

– Что вы хотите узнать?

– Не знаю. Вы доктор наук?

– Да. Хотя это не так уж и важно. Моей специальностью была психиатрия, прежде чем я пришла на практику. Это достаточно долгий процесс, и приходится придерживаться жесткой дисциплины. У меня много ученых званий.

– Ясно. А пациенты у вас в основном частные? Сколько вы принимаете за день? Какие они? Почему вы занимаетесь этим делом? Вы в самом деле помогаете людям? Ну, как-то так.