Близнецы - [53]

Он недовольно проворчал что-то.

– Вас ведь усыновили?

– Как вы узнали? – прошептал он.

– Ничего сверхъестественного. Я просто увидела фотографию ваших родителей у вас дома.

– И что?

– У них голубые глаза. У обоих. А у вас – карие. Это генетически невозможно.

– Вот как.

– Когда вы собирались сказать мне?

– Не знаю.

– Никогда?

– Это не имеет никакого отношения к делу.

– Вы шутите?

– Меня усыновили. Вот и все.

– Вы так отчаянно хотите иметь собственного ребенка, что вас посещают очень яркие видения и повторяющиеся приступы паники. И вы считаете, что ваше усыновление не относится к делу?

Алан пожал плечами. Он поднял глаза, встретился с ней взглядом и снова опустил их. На улице рука подъемного крана рванулась в пронзительно-синее небо. С его зазубренного захвата полетели комья грязи.

– Я не знаю, – пробормотал он.

– Вы хотите сына, который бы в точности походил на вас. Вы отвергаете саму идею усыновления. Вы хотите собственного ребенка – с вашими генами, вашими рыжими волосами и веснушками. Словно вы хотите усыновить самого себя, спасти себя и позаботиться о себе.

– Все не так!

У Алана был такой вид, словно ему хотелось закрыть ладонями уши.

– Это большой секрет?

– Кэрри знает, конечно же. И один друг. Я проговорился после того, как опрокинул пару рюмок. Но зачем мне болтать об этом со всеми подряд? Это мое личное дело.

– Настолько личное, что о нем не стоит знать даже вашему врачу?

– Я не думал, что это важно.

– Я не верю вам, Алан.

– Мне все равно, чему вы верите, а чему нет. Я говорю правду.

– Я думаю, вы знаете, что это важно. Настолько важно, что вы не можете заставить себя упомянуть об этом или даже просто подумать.

Он медленно покачал головой, как усталый, старый, затравленный бык.

– Некоторые секреты дают своеобразную свободу, – пояснила Фрида. – Ваше личное пространство. Это хорошо. У всех должны быть такие секреты. Но некоторые секреты могут быть темными и гнетущими, как ужасный сырой подвал, в который вы не смеете спускаться, но о существовании которого никогда не забываете, – подвал, полный подземных чудовищ, полный ваших кошмаров. Таким секретам вы должны противостоять, пролить на них свет, увидеть, каковы они на самом деле.

Произнося эту речь, она думала обо всех секретах, которые узнала за многие годы, о тайных мыслях, желаниях, страхах, переданных ей для надежного хранения. Рубен в конце концов почувствовал, что они отравляют его, но она всегда несла эту тяжесть, гордясь тем, что ей позволили видеть чужие страхи, позволили быть светом для других.

– Я не знаю, – наконец сказал Алан. – Возможно, есть вещи, о которых лучше не разговаривать.

– Иначе что?

– Иначе только расстроишься, потому что тут все равно ничего не поделаешь.

– А вам не приходило в голову, что, возможно, вы оказались здесь, со мной, именно потому, что слишком о многом молчали и все это копилось, росло в вас?

– Я не знаю. Мы просто никогда это не обсуждали, – ответил Алан. – Я просто чувствовал, что не стоит лезть на запретную территорию. Она хотела, чтобы я думал о ней как о матери.

– Вы так и делали?

– Но она действительна была мне матерью. Мама и папа – больше я никого не знал. Та, другая женщина не имеет ко мне никакого отношения.

– Вы не знали свою биологическую мать?

– Нет.

– Вы ее вообще не помните?

– Абсолютно.

– Вы знаете, кем она была?

– Нет.

– И не хотели знать?

– Даже если бы и хотел, это ничего бы не изменило.

– Что вы имеете в виду?

– Ее никто не знал.

– Я не понимаю. Всегда можно навести справки. Понимаете, Алан, все достаточно просто.

– Вот тут вы ошибаетесь. Она обо всем позаботилась.

– О чем?

– Она выбросила меня на свалку. В небольшом парке, возле спального района в Хокстоне. Меня нашел мальчишка-газетчик. Была зима, и очень холодная, а я был завернут в полотенце. – Он впился в нее взглядом. – Как в сказке. Только это произошло на самом деле. Так почему я должен интересоваться ею?

– Какое ужасное начало жизни… – сочувственно сказала Фрида.

– Я ничего не помню, а значит, это неважно. Все в прошлом.

– Это ваше прошлое.

– Я никогда не знал ее, она никогда не знала меня. У нее нет имени, голоса, лица. Она тоже не знает, как меня зовут.

– Достаточно тяжело выносить ребенка, родить его, а потом бросить и бесследно исчезнуть, – заметила Фрида.

– Ей это удалось.

– Значит, вы были совсем маленьким, когда ваши родители усыновили вас. Вы так ничего больше и не узнали?

– Верно. Именно поэтому старая история не имеет никакого отношения к тому, что я сейчас чувствую.

– Как в том случае, когда вы говорили о желании иметь собственного ребенка и о невозможности усыновления.

– Я уже сказал. Я не хочу никого усыновлять. Я хочу своего ребенка, а не чьего-то еще.

Фрида не отводила от него взгляда. Он несколько секунд смотрел ей в глаза, но потом сдался, как мальчик, пойманный на лжи.

– Наше время вышло. Мы встретимся в четверг. Я хочу, чтобы вы подумали об этом.

Они встали. Алан снова медленно покачал головой – бесполезный, несчастный жест, словно он пытался разогнать туман в голове.

– Я не знаю, смогу ли, – признался он. – Я не подхожу для подобных штучек.

– Мы будем двигаться шаг за шагом.

– Через мрак, – сказал Алан.