Близнецы - [94]

— Все произошло в точности, как он предсказывал. Замок разграбили, многие погибли. Фрау фон Гарлиц с детьми и несколькими по гроб жизни преданными ей людьми бежала через замерзшую Одру на запад. Спустя много лет я узнала об этом от гувернантки, с которой нас свел случай.

— А в замок ты потом еще возвращалась? — с невольным любопытством поинтересовалась Лотта, питавшая слабость к старинным домам.

— Не тереби душу! — от раздражения Анна даже приподнялась. — У поляков тот же менталитет, что и у тех толстых прачек из поместья. Они понятия не имеют, что значит работать. Ничего путного они никогда не добьются. — Не приспособленная к сидящим на них оживленно беседующим пациентам, кровать запротестовала резким скрипом. — Прошлой осенью я с подругой путешествовала на машине по Польше. Варшава, Краков, Освенцим, Закопане, Познань. На меня нашло вдохновение. «Давай заедем в деревню, где я работала во время войны». — «Но ведь ее больше нет», — заартачилась подруга. «Конечно, есть, — сказала я, — только называется она по-другому». Мы отправились на поиски, без карты, по местам, названия которых не давали никакой зацепки. Я вела машину исключительно по памяти: сучковатое дерево, старый сарай, знакомая развилка служили на этой пустой земле моими единственными ориентирами. Внезапно мы выехали на длинную прямую улицу с каштанами: заброшенные фермы, куры, разгуливающие сами по себе, подвыпившие типы у входа на почту — она же деревенское кафе. Я вышла из машины и спросила, где деревня под таким-то названием. Они лишь тупо посмотрели на меня и ничего не ответили. Пошел мелкий дождь, усугублявший впечатление окружающей убогости. Я прошлась по улице и остановилась перед огромным заброшенным домом — домом землевладельца, как мне показалось. Водостоки заросли травой, облезлые ставни слетели с петель, некоторые окна были наглухо забиты, навес над входной дверью едва держался, повсюду валялась осыпавшаяся штукатурка; на неподстриженной траве паслись гуси, чуть дальше в грязи возилась свинья, ободранная собака оскалила зубы. Я подумала о безукоризненных фермах у нас, в Германии. Смотри, сказала я сама себе: вот так польские крестьяне ведут свое хозяйство, да они ни черта в этом не смыслят. Мимо проходил пожилой человек, к которому я обратилась с тем же вопросом. Сквозь толстые стекла очков он уставился на меня, как на фантом. Затем медленно закивал. «Jetzt Stockow…»[83] — произнес он на ломаном немецком. Разнервничавшись, я тоже закивала. «Семья фон Гарлиц?» Он молчал. «Замок, где замок?» Он улыбнулся, обнажив разбитую челюсть, бедолага. «Das Schloß…?[84] — удивленно повторил он. — Так вот же он… прямо перед вами». Я не узнала его. Представляешь?

Анна покраснела. Казалось, что стены комнаты отдыха дрожали от ее негодования. Она развела пухлыми руками.

— Раньше замок окружала крепостная стена и парк со старыми деревьями. Ничегошеньки не осталось. Голый и жалкий, он стоял в грязи и жухлой траве. Не могу тебе передать, что я чувствовала. Я как будто окончательно утратила веру в человечество. «Можно взглянуть на дом изнутри? — спросила я. — Я работала там во время войны». Он кивнул, хотя, может, меня и не понял. После войны в замке проживало двенадцать польских семей, объяснил он, поместье превратилось в кооператив.

Анна помолчала. Потом продолжала:

— Нам разрешили осмотреть часть замка. Господи, что за кошмар! Мы начали с залы, той самой залы, где готовился заговор. По всей ее длине были натянуты бельевые веревки с развешенными на них пожелтевшими простынями и рубахами. Стены посерели, плитка побилась. Мы отворили дверь в столовую. Ошарашенная, я прикрыла рот рукой. «Боже, мой паркет!» — завопила я. Моя гордость и слава, бесконечно натираемый мастикой, когда-то роскошный, а сейчас сплошь в выбоинах, пол ссохся и потрескался. У стены стояло несколько ржавых велосипедов, мимо, поджав хвост, прошмыгнул тощий бледно-рыжий кот. От всего этого у меня закружилась голова, как ты понимаешь. «Уйдем отсюда, — умоляла я, — пожалуйста». По зловеще-пустому коридору — без ковровой дорожки, без охотничьих сценок на стенах — мы проследовали к задней двери. Я чуть не налетела на ведро с грязной мыльной водой. Очутившись на улице, я глубоко вздохнула. «Кладбище, — осенило меня, — там-то уж точно должно сохраниться что-то от прошлых времен». Наш сопровождающий покачал головой. «Все уничтожено», — пробормотал он. Я подошла к месту, где хоронили герра фон Гарлица, вернее, его видимость. Старые тропинки остались нетронутыми, а вместо могил зияли темные дыры, заросшие плющом. Кое-где валялись куски мраморных плит. Над ними склонились ветки кустов, словно желая прикрыть стыд. «Даже мертвецов не пощадили», — воскликнула я. «Alleskaputt», — смиренно сказал наш гид. Так все и было — одержимые мщением, они и от надгробий семнадцатого века не оставили камня на камне.

— Вполне объяснимо, — сказала Лотта, выглядывая из-под простыни, — у них были на то все причины.

— Да, да, — нетерпеливо бросила Анна, — но когда я смотрела на эти зияющие дыры, я не могла уяснить себе ни одну из этих причин.