Близнецы - [121]

Альтруизм фрау Шмидт касался исключительно дидактической сферы. Ей пришлось нелегко в поисках социальной работы для Анны. Введенные нацистами образовательные учреждения были закрыты; остался лишь один приличный католический институт в Северном Рейне-Вестфалии. Директор института незамедлительно ответила на ее безукоризненное письмо: в марте она планировала посетить трирскую семинарию и смогла бы лично оценить знания протеже фрау Шмидт.

Защищаясь от пыли, поднимавшейся с развалин, Анна повязала голову платком, который развевался на ветру. Чем ближе она подходила к семинарии, тем сильнее сковывал ее предэкзаменационный страх. Высокомерная и вспыльчивая директорша, не дав ей перевести дух, тут же подвергла ее строгому допросу.

— Почему вы хотите стать социальным работником? — спросила она резким, даже грубым тоном, как будто еще ни разу не сталкивалась со столь нескромным, нахальным желанием.

— Я хочу помогать людям, — тихо ответила Анна.

— Почему?

— Потому что хочу помогать людям! — повторила Анна, повысив голос и забыв обо всех правилах приличия.

Повисла неловкая тишина. Я все испортила, подумала Анна, быстро же мне это удалось. Но почему она обращается со мной как с собакой? Даже собаку и ту гладят, приговаривая: какой милый песик. Наконец она прервала молчание:

— Я сама была ребенком, нуждающимся в помощи.

Снова тишина и насмешливый сверлящий взгляд важной персоны, от которой зависела ее судьба.

— Можете идти, — отрезала женщина.

Анна вернулась домой с удрученным видом. Фрау Шмидт тут же набросилась на нее с расспросами:

— Ну, как все прошло?

— Пиши пропало! Меня не возьмут.

Учительница недоверчиво фыркнула. У нее были свои каналы для получения объективной информации; спустя несколько дней она объявила о победе.

— Ты произвела на нее сильное впечатление. Эта, по крайней мере, знает, что хочет, сказала она аббату.

Анна устало на нее посмотрела. У нее не было ни малейшего желания слушать ее выдумки. Однако почта подтвердила ее правоту. Ей доставили замусоленную, надорванную телеграмму: «Семестр начинается 1 сентября».

Прощайте, учительница фрау Шмидт! Однако перед тем как отправиться в Северный Рейн — Вестфалию, она решила совершить вторую попытку. На этот раз у нее была надежная обувь, светило солнце, почтовые машины подбросили ее прямо до деревни. Она вышла в центре, деревенские жители указали ей дорогу. С букетиком набранных по дороге цветов она толкнула скрипучую калитку из кованого железа. От калитки вела тропинка, разделяя ряды могил. Впереди — самые старые: заросшие мхом, с потускневшими от дождя и мороза фамилиями на покосившихся камнях и потрескавшихся могильных плитах. Посередине — подстриженные тисы. Тишина, только птицы поют. Чуть дальше — могилы посвежее. Одна из них сразу бросалась в глаза, поскольку была квадратной, а не продолговатой, а три самодельных деревянных креста накренились так, словно искали друг у друга поддержки. Анна интуитивно направилась туда, как вдруг в ней зашевелился необъяснимый страх — вдруг он окажется прав, и именно здесь она его не найдет… а он будет смеяться над ее наивностью, там, во всех сторонах света… Но пути к отступлению не было, она шла к этим двум жалким квадратным метрам с момента своего освобождения из американского плена. Шаг за шагом, она робко приблизилась к своему отрезвлению. На каждом кресте готическими буквами были вырезаны имена, его — на среднем. Земля покрыта свежей хвоей, на ней — белые розы. От кого и кому были эти цветы? Она опустилась на колени, положила рядом свой полевой букет и уставилась на его имя в надежде хоть как-то ощутить его присутствие. В памяти возник загорелый бодрый солдат, провожавший ее на вокзале в Нюрнберге: «Этот кошмар скоро кончится…» Если он и продолжал жить где-то, то у нее внутри — здесь ей стало это понятно.

— Что вы делаете на моей могиле? — нарушил тишину женский голос позади нее.

Анна остолбенела. Не оборачиваясь, она произнесла с достоинством:

— Если кому-то в мире и принадлежит 3fа могила, то мне. Здесь похоронен мой муж.

Из еловой кроны зазвучало пение черного дрозда, прерываемое приглушенными всхлипываниями. Анна обернулась. На нее смотрела молодая девушка с опухшими глазами. И хотя могила хранила молчание (самое непопулярное качество всех могил), к Анне закрались ужасные подозрения. Здесь лежат еще двое, успокоила она себя.

— Вы фрау Гросали… — спросила девушка таинственным голосом.

— Да, да… — нетерпеливо ответила Анна. — Я фрау Гросали, а вот какое отношение к моему мужу имеете вы?

Девушка беспомощно подняла глаза к небу, как будто ожидая знцка свыше. Как ни силилась, Анна не могла ее вспомнить. Их взгляды бегло пересеклись.

— Я сейчас все объясню, — пробормотала девушка и откашлялась. — Он был расквартирован у наших соседей… мы познакомились с ним через ограду, моя мать и я… нам он сразу очень понравился…

Она робко продолжала свой рассказ. Вот таким необычным образом — через женщину, которую последней видел перед смертью, — Мартин обращался к Анне, посвящая ее в детали своей гибели. Только теперь его абстрактная гибель — der Heldentot Ihres Mannes