«Ближние люди» первых Романовых - [94]

.

Под управлением Посольского приказа находился и Приказ полоняничных дел, традиционно связанный со сборами денег на выкуп пленных. Ратники времен Русско-польской войны, другие люди, уведенные в полон после крымских набегов, оказывались на невольничьих рынках Бахчисарая и Стамбула, попадали на турецкие «каторги» (суда). Часть из них бежала из плена и смогла найти пути домой. Некоторых после многих лет рабства просто отпускали владельцы, и они выбирались «на Русь» с какими-нибудь восточными купцами или богомольцами, ехавшими к московскому православному царю за милостыней. Централизованный выкуп пленных был организован на Валуйке, где провожали и встречали крымских послов. Зная об этом, крымские гонцы, ехавшие с миссией в Москву, набирали пленных для обмена. Русским послам и гонцам в Крым и Турцию тоже давалось поручение выкупать пленных и помогать им в возвращении домой. В 1671 году, когда Артамон Матвеев встал во главе посольской службы, было придумано интересное новшество, связанное с разрешением греческим купцам платить соболями из Сибирского приказа за участие в операциях по выкупу пленных[293]. Так можно было «оптимизировать» расходы, чем славился Матвеев, желавший «сэкономить» деньги в приказе.

Показателен случай, когда глава Посольского приказа не захотел заплатить деньги за службу подьячему Науму Колесникову, ездившему в посольстве в Персию в 1667–1670 годах и попавшему в плен в Астрахани, когда город был захвачен войском Степана Разина. Ограбленного подьячего привели перед казнью к самому Стеньке, но тот помиловал его «по упрошению полонеников», вывезенных им из «Шаховой земли». Подьячий Колесников смог убежать из Астрахани и вернулся в Москву, где подал челобитную в Посольский приказ о возмещении более тысячи рублей убытков. По его челобитной 18 марта 1671 года было дано распоряжение «выписать на пример» и наградить подьячего Наума Колесникова за службу. Но Артамон Матвеев поступил по-своему, выдав подьячему всего 20 рублей. «А бить челом я, холоп ваш, на него по 184 год (1676-й — год устранения А. С. Матвеева от дел. — В. К.) не смел потому, что я, холоп ваш, человеченко беспомошной». Кстати, всё дело потом решилось в пользу подьячего, добившегося, чтобы ему возместили убытки по службе, только уже не деньгами, а солью, выданной ему на сумму в тысячу рублей[294]. И это тоже были деньги, которые сохранил когда-то для казны Артамон Матвеев, «всего-то» презрев из своих соображений право подьячего на жалованье.

В московской приказной системе очень многое зависело от личных связей и ходатайств за тех или иных челобитчиков. «Сильные люди» были внимательны к таким просьбам, даже когда противостояли друг другу. Особенно если дело доходило до сведения царя. Так было со спором иверских старцев во главе с архимандритом Феодосием со старорусским воеводой Иваном Боборыкиным, родственником окольничего Никиты Михайловича Боборыкина. 28 июля 1672 года патриарх Питирим пожаловался царю на самоуправство этого воеводы прямо во время всенощного бдения в Новодевичьем монастыре (такие обращения к царю во время церковных служб возбранялись, но для патриарха, видимо, делалось исключение). Царь Алексей Михайлович не только принял челобитную, но обнадежил патриарха «и не такова воеводу» для его прошения «как годно учиним», то есть примем любое решение о смене воеводы по патриаршему ходатайству.

Спустя месяц боярин Богдан Матвеевич Хитрово представил старцев Иверского монастыря думному дворянину Артамону Матвееву. Когда старцы дошли со своими бедами до Матвеева, то встретили полное содействие, несмотря на сложности его взаимоотношений с боярином Хитрово. Матвеев был страшно зол на воеводу и по сути повторил угрозы царя Алексея Михайловича. «Для Микиты Боборыкина держу ево там, — говорил Матвеев в присутствии челобитчиков, — будет не уймется, скину, что гайна» (то есть разорю его гнездо). И свои слова подкреплял еще ругательствами, до двадцати раз «сказывал ему б… сына»[295]. Редко когда в источниках «прорываются» такие сильные чувства…

До сих пор речь шла о «прикладных» задачах, решавшихся Матвеевым. Но главным все-таки оставалось определение направлений внешней политики. Исследование истории дипломатии в России 1670-х годов — отдельная тема[296]. Поэтому снова обратимся к челобитным Артамона Матвеева и посмотрим, что он сам выделял в качестве своих заслуг во главе Посольского приказа. Несчастная судьба опального боярина, низринутого с высоты своего положения, парадоксально помогает историкам. У Матвеева (и его помощников) оказалось достаточно времени для написания и редактирования своих челобитных, вошедших в «Историю о невинном заточении…».

Думный дьяк Алмаз Иванов и его приемный сын Артамон Матвеев долго вынуждены были бессильно наблюдать, как царь Алексей Михайлович полностью доверился Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину, сначала заключившему Андрусовское перемирие с представителями Речи Посполитой, а затем подтвердившему его в Москве в конце 1667 года. Но, как оказалось, уже в это время Матвеев думал о будущем, понимая слабость дипломатических позиций московской стороны, особенно в волновавшем царя вопросе возвращения Киева. При заключении Андрусовского перемирия удалось достичь соглашения только о временном нахождении Киева под властью московского царя, поэтому оставалась угроза возвращения его Польской короне или военного вмешательства короля. Артамон Сергеевич хорошо знал, как к такой перспективе относились в Войске Запорожском. Там постоянно ходили слухи о возможной сдаче царем Киева, согласно условиям Андрусовского перемирия. Но еще большая угроза возникла после включения в московские договоренности пункта о вспомогательном войске в 25 тысяч человек в случае нападения Турции или Крыма на земли одного из государств. В конце 1670 года в Москве от нового короля Польши Михаила Вишневецкого получили сведения о подготовке похода турецкого султана на соседние земли. И проблема подготовки вспомогательного корпуса выдвинулась на первый план.