«Ближние люди» первых Романовых - [103]

Поворот в отношении к Правобережной Украине тоже можно полностью связать с советами Артамона Матвеева царю Алексею Михайловичу. Для этого Матвеев подал особый доклад, утвержденный потом царем и патриархом в общем соборном заседании.

«И как, Великий Государь, учало быть к тесноте сей стороне вашим Государским подданным от Дорошенка, а Гетман учал присылать о многих замешаниях, — так описывал Артамон Матвеев „предысторию“ поворота в „черкасских делах“ в своей челобитной царю Федору Алексеевичу, — и я, холоп твой, докладывал отца твоего Государева, блаженныя памяти Великого Государя, что дошло время призывать Дорошенка с тою стороною Днепра, для того, что Король Польский поступил Дорошенка с тою стороною Турскому Султану, и тем бы приемом отделить войну от Турскаго Султана от Киева и от иных Черкаских городов».

Здесь очень ясно обозначены причины и мотивы изменения московских позиций, связанные с началом войны турецкого султана в украинских землях, приведшей к заключению Бучацкого мирного договора 18 октября 1672 года между Речью Посполитой и Османской империей. Договор этот был использован и как предлог для отказа от прежних обязательств при обсуждении судьбы Киева на первых же переговорах с представителями нового короля Яна III Собеского в Миговичах осенью 1674 года. «Великий посол» боярин князь Никита Иванович Одоевский заявил, что Киева «никогда отдать невозможно». «Вы отдали султану Украйну, в которой и Киев, — говорили на переговорах с представителями Речи Посполитой московские послы, — так можно ли после того вам отдать Киев?» Тем более важно было добиться, чтобы гетман Правобережья тоже оказался в подданстве у московского царя, поэтому царь приказал «призывать» Дорошенко «от Турского султана». Реализуя этот указ, Артамон Матвеев «посылал милостивые грамоты, чтоб он был под вашею Государскою рукою», ссылаясь на свою переписку с гетманом, сохранившуюся «в Приказе Малыя России»[321].

С Украиной была связана еще одна проблема, решать которую тоже приходилось Артамону Матвееву и о которой он не забыл упомянуть в своей «оправдательной» челобитной:

«А как объявился вор самозванец, именем брата вашего Государева, блаженныя памяти Великаго Государя Царевича и Великаго Князя Семиона Алексиевича, всея Великия и Малыя и Белыя России, и от того вора учали быти в Запорожье и на Украйне Черкасской смуты великия: и я, холоп твой, по указу отца твоего Государева, блаженныя памяти Великого Государя, посылал на Запорожье ваши Государския милостивыя и обличительныя грамоты, уверяя истинною, чтоб они к тому вору и самозванцу и к его воровству не приставали и помнили свое обещание».

Появление Лжесимеона в конце 1673 года стало еще одним следствием разинской войны. Потом выяснилось, что именем царевича назвался некий «мужичей сын» Иван Андрееев сын Воробьев. В его биографии были и плен, и побег на Дон, где, оказавшись в отряде одного из разинских атаманов — Ивана Миусского («Миюски»), он и объявил о своем царском происхождении, ссылаясь на некие бывшие у него на теле «признаки»[322]. Старая история! Но, наученные опытом Смуты, в Москве больше никогда не позволяли такие игры в «самозванца». Еще были живы в памяти действия самого Степана Разина, чьи казаки рассказывали, что на плывших по Волге стругах находится царевич Алексей Алексеевич. Для царя Алексея Михайловича такое надругательство над памятью недавно похороненных им сыновей было нестерпимым оскорблением. А поскольку человек, назвавшийся именем царевича Симеона, объявился в землях запорожских казаков, решать дело c поимкой «вора самозванца» пришлось Артамону Матвееву.

И это тот случай, когда снова можно увидеть царского «ближнего» человека в действии, потому что Матвеев не зря вспоминал некие «милостивые и обличительные» грамоты о поимке «вора казака Миюски» и объявившегося при нем самозванца.

Получив известия о воровских казаках, продолживших разинские дела на реке Донце, он лично на своем дворе продиктовал грамоты воеводам и атаману донских казаков Михаилу Самаренину, приказав «всякой промысл чинить сопча, чтоб в тех местех вашею службою и радением на Донце и по Дону и в степи воровства не было, и чтоб и тех воров однолично переимать и пристанище их разорить»[323].

Распоряжение о поимке казака Ивана Миусского было сделано еще до того, как 10 декабря 1673 года гетман Иван Самойлович сообщил о появлении в кошах запорожских казаков Ивана Серко самозванца, назвавшегося именем царевича Симеона Алексеевича. Самойловичу также была направлена особая грамота, где объявлялась благодарность за присланные сведения («милостиво и премилостиво похваляли»).

Грамота, видимо, одновременно была рассчитана на то, что гетман прочтет ее в своем окружении. Поэтому яркими словами обличались воровские замыслы, объяснялось, что если бы царевич Симеон Алексеевич «многолетствовал», то ему было бы девять лет, а не пятнадцать (таков был возраст самозванца). В ответ на сведения о «тайном» пребывании объявившегося самозванца у Степана Разина напоминали о казни за «воровство» предводителя мятежных донских казаков. Гетмана Ивана Самойловича просили содействовать посланным для поимки самозванца сотнику московских стрельцов Василию Чадуеву и подьячему Степану Щеголеву и послать своих людей («по своему разсмотренью, кого пригоже из ясаулов или из войсковых товарищей знатных и разумных и верных людей») к кошевому атаману Ивану Серко «на Запорожье». И обещали пожаловать всех, кто станет помогать в присылке самозванца в Москву, а служба самого гетмана Ивана Самойловича «забвенна никогда не будет»