Ближневосточная новелла - [9]

Хорошо знакомая фотография Иерусалима висела на прежнем месте. На противоположной стене — тот же дамасский коврик.

Саид осматривался, открывая знакомый мир постепенно или сразу, как человек, пришедший в себя после длительного обморока. Войдя в гостиную, они увидели пять диванов, два из них стояли здесь всегда. Три других были новыми, некрасивыми, не подходящими к остальной мебели. Посредине, слегка поблекший, стоял тот же стол, инкрустированный перламутром. Стеклянная ваза на нем была заменена деревянной, но в ней по-прежнему красовались павлиньи перья. Он знал, что их было семь, попытался издали сосчитать, но не смог. Встал, подошел к вазе, стал перебирать перья одно за другим — только пять!

Вязаные занавески, белые, как сахар, которые сделала сама Сафия двадцать лет назад, исчезли. Их заменили другие, в синюю полоску.

Саид взглянул на Сафию: она взволнованно терла глаза, словно пытаясь разглядеть в углу те вещи, которых там больше не было. Старуха сидела перед ней, глуповато улыбаясь.

— Я уже давно жду вас, — произнесла она наконец, не переставая улыбаться.

По-английски она говорила медленно, с тягучим немецким акцентом, будто с усилием вытаскивала слова из бездонного колодца.

— Вы знаете, кто мы? — спросил Саид, наклонившись вперед.

Она закивала головой, задумалась, подбирая нужные слова:

— Вы — хозяева этого дома, я знаю.

— Откуда?! — выпалили разом Саид и Сафия.

Старуха расплылась в улыбке.

— Это видно по всему: по фотографиям и по тому, как вы стояли перед дверью… Как война кончилась, много людей приходили посмотреть на свои дома. Я знала, что и вы приедете.

Она вдруг смутилась и стала растерянно оглядываться вокруг, как будто видела все впервые. Саид и Сафия машинально следовали глазами за ее взглядом. «Странно, три пары глаз смотрят на одну и ту же вещь, но как по-разному они ее видят!» — подумал Саид.

Он прислушался к голосу старухи, та говорила еще тише и медленнее, чем раньше:

— Мне жаль, что так произошло, но тогда мне все представлялось по-другому.

Саид горько улыбнулся, не зная, что ответить. Как объяснить ей, ради чего они приехали? Он не хотел затевать политический спор, зная, что она ни в чем не виновата… Ни в чем не виновата? Нет, нет, не то!.. Как же ей объяснить?.. Сафия освободила его от этих терзаний.

— Откуда вы? — спросила она слабым, нерешительным голосом. Саид перевел.

— Из Польши, — ответила старуха.

— И когда?

— В тысяча девятьсот сорок восьмом году.

— Когда именно?

— В начале марта тысяча девятьсот сорок восьмого года.

Воцарилось молчание. Все старались смотреть куда-то в сторону. Тягостную тишину нарушил Саид:

— Конечно, мы приехали не для того, чтобы сказать вам: «Уходите отсюда!» Для этого нужна новая война…

Сафия сжала его руку, он спохватился и вернулся к исходной точке беседы:

— Я хотел сказать, что ваше пребывание в этом доме, нашем доме, моем и Сафии… словом, мы приехали, только чтобы взглянуть на свои вещи, они ведь принадлежат нам. Вы меня понимаете?

— Понимаю, но… — поспешно ответила женщина.

— Опять «но!» Это страшное, кровавое «но»… — вдруг вышел из себя Саид и замолчал, поймав на себе взгляд жены.

Он почувствовал, что ему не удалось приблизиться к цели. Роковое, непостижимое недоразумение, неразрешимый спор, судьба, которую нельзя изменить…

На мгновение ему захотелось встать и уйти. Его больше ничего не интересовало. Жив ли Халдун, мертв ли — ему было безразлично. Когда нервное напряжение достигает предела, слова теряют смысл. Его охватила горькая злоба — как будто разорвался желчный пузырь и ядовитая жидкость заливала все внутри. Взгляд его снова упал на пять павлиньих перьев, неподвижно стоявших в деревянной вазе посреди комнаты — нет, они не были неподвижны, они мягко покачивались, переливаясь всеми цветами под струей воздуха из открытого окна.

— Здесь было семь перьев, — вдруг резко и отрывисто бросил он, указывая на вазу. — Куда вы девали еще два?

Старуха посмотрела на вазу, потом на него, а он все стоял в негодующей позе: протягивая руку к вазе и требуя ответа, как будто от этого зависело счастье его жизни. Она встала, подошла к вазе, дотронулась до перьев, словно впервые увидев их, и медленно сказала:

— Не знаю, куда исчезли два пера, о которых вы говорите. Никак не могу вспомнить… Может быть, это Доф играл ими, когда был маленьким, и потерял.

— Доф?

Саид и Сафия вскрикнули, вскочили, словно ужаленные, и уставились на старуху.

— Ну да, Доф. Я не знаю, как его звали раньше. Если это вас интересует, он очень похож на вас…

3

Разговор продолжался два часа. Отвлечемся же от него ненадолго, чтобы восстановить последовательность событий. Итак, что же происходило в те несколько дней после 21 апреля 1948 года, когда Саид С. уехал из Хайфы на английском пароходе, куда его втолкнули вместе с женой и другими беженцами? Этот же пароход выгрузил их через час на серебристом берегу Акки. А через неделю, 30 апреля, член Хаганы[4] и старик с петушиным лицом отпирали дверь дома Саида С. в квартале ал-Халиса, чтобы впустить туда приехавших из Польши Эфрата Кошина и его жену. С тех пор эта квартира стала их домом, который они арендовали у организации, ведавшей в Хайфе имуществом арабских беженцев.