Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - [12]

— Благодаря вам это утро было восхитительным!

— Ну и славно. Так, рабочие начинают выходить на обед. Пошли.

Мы оказались вблизи магазинов, и улица начала заполняться народом, в основном продавщицами, большей частью пуэрториканками и негритянками. Мисс Роббенс стояла около входа в здание, похожая на манекенщицу, ждущую своего кавалера. Я примостился у витрины кафе и достал трубку.

Из здания на противоположной стороне улицы заструился поток мужчин и женщин. Это был небольшой небоскреб, в котором разместилась дюжина промышленных концернов и небольших одежных фабрик. Мисс Роббенс двинулась мне навстречу, и мы разыграли сцену с прикуриванием. Я чувствовал себя последним идиотом, но, раскуривая трубку, она свирепо зашептала мне в ухо:

— Вон он в синем свитере. Видите его?

— Угу. Я вам позвоню. — Она пошла дальше, и я увидел, как она остановила такси.

Томас заметно выделялся в толпе — высокий, здоровый, с солдатской выправкой и с худым костистым лицом — вот только губы были тонкие и какие-то девчачьи. Лицо у него было запоминающимся — с такими-то губами и с сильным квадратным подбородком. На вид я бы ему дал лет двадцать пять, и если его грязно-светлые волосы и впрямь были крашеными, то красил его явно мастер своего дела. На нем были груботканые штаны, синий свитер и рабочие башмаки. Он зашел в закусочную вместе с двумя парнями. Перейдя улицу, я стал читать написанное от руки меню на окне закусочной. Томас сидел у стойки и пил кофе. За ухом у него торчала сигарета. Обращенная ко мне щека оказалась в оспинах.

Я пошел на угол и купил вечернюю газету, пролистал ее и через двадцать минут зашагал обратно к закусочной. Томас по-прежнему сидел за стойкой, но на сей раз с губы у него свисала сигарета, и он о чем-то трепался с приятелями. Судя по их расслабленным позам, они занимались тяжелым физическим трудом — парни были похожи на боксеров-тяжеловесов, отдыхающих в перерыве между раундами. Когда они вышли, я двинулся прочь. Они перешли улицу и, остановившись позади грузовика, продолжали беседу на солнцепеке. Я стоял в вестибюле невысокой многоэтажки, покуривал и не спускал глаз с Томаса до тех пор, пока без четверти час он не скрылся в дверях. В досье говорилось, что он кончает работу в пять, так что до того времени я был свободен. Жизнь внезапно стала праздником: я на целый месяц обеспечен работой, которую мне принесли на серебряном подносе.

Вернувшись на стоянку, я обнаружил, что у «ягуара» одна шина спустила. Может, это была работа сторожа, видевшего меня с белой женщиной, а может быть, просто ниппель был никудышный — так он сам объяснил. Да и баллон у меня старый. Он сделал невинное лицо, а я, не обнаружив прокола, попросил его поставить новый ниппель и накачать шину.

Сивилла работает оператором на междугородной телефонной станции, она помощник начальника бюро обслуживания — это что-то вроде бригадира — и ее рабочий день делится на две половины: с одиннадцати до двух и потом, после большого перерыва, с восьми до одиннадцати. Ей нравится такой график, потому что не надо рано вставать и реально у нее шестичасовой рабочий день, хотя платят ей как за восемь часов. Я позвонил ей из автомата в камере хранения, но не застал на месте и попросил передать, что заеду за ней в два. Потом я позвонил Сиду — поблагодарить за рекомендацию и разузнать поподробнее о мисс Роббенс, но его тоже не оказалось.

Чтобы как-то убить целый час, я позвонил Теду Бейли, но он был занят розысками очередного бегуна-неплательщика в Гринвич-Виллидж. Я попросил его подождать меня у входа в контору и пообещал довезти до центра.

Демобилизовавшись в 1948 году и поступив в Нью-йоркский университет по льготе для фронтовиков, я попросил Сида найти мне почасовую работенку, и он уговорил Теда Бейли взять меня на два дня в конце недели охранником в универмаге. Сид — отличный малый. Он был летчиком, и мы с ним как-то раз в сорок пятом напились в Риме и с тех пор стали закадычными друзьями. У Бейли было довольно-таки солидное агентство — семеро его сотрудников топтались в том самом универмаге, — так что дела у него шли нормально. Он относился ко мне точно так же, как к остальным своим людям — со всеми он был одинаково раздражителен. В 1950-м меня опять призвали из резерва, и когда я снова демобилизовался в 1953-м — к счастью, так и не побывав в Корее, — универмаг уже набрал собственную команду охранников. А по пятницам и субботам туда приглашали одного парня из конторы Теда. Он счел, что такое дело не стоит гроша ломаного, и предложил мне заняться его бизнесом — вот так я и открыл собственное агентство…

Тед уже поджидал меня на улице, и мне не пришлось делать двойную парковку. Он одевается и вообще выглядит как деревенщина. На самом же деле он работяга каких мало и далеко не тупица — в смысле как сыскарь. Я тащусь от его манеры разговаривать отрывистыми злобными восклицаниями — точно для него открыть рот все равно что попусту терять драгоценное время.

Когда он плюхнулся рядом со мной на сиденье, я заметил, что он все еще ходит в допотопных ботинках на шнуровке.

— Ну и авто у тебя, — буркнул Тед. — Оперативник должен иметь простенькую тачку, а не такую живописную карету. Госссподи, ну и сиденья — сел, точно упал с табуретки. Письмо получил?