— Ты знаешь, мой папа говорит: «В кинобизнесе всегда все чрезвычайно». А он знает, что говорит. Во всяком случае, Нора заказала мне билет на самолет, который вылетает завтра на рассвете. Не знаю, почему она выбрала такой ранний рейс, но полагаю, что рассчитала, что чем раньше я исчезну, тем быстрее и лучше она уладит свои дела. Хани, ты еще не сказала, что рада за меня.
— Конечно, рада, но все это так неожиданно. О, Сэм, я буду так скучать по тебе, так…
— Я тоже, но я вернусь, Хани-Кролик, а ты побываешь у меня в гостях. А сейчас я должна позвонить Бейб и рассказать ей. До скорого, Хани-Звездочка, и с выпуском тебя и твоего папку.
Она повесила трубку раньше, чем Хани успела сказать ей, что Бейб уехала на завтрак.
Еще до того, как они выехали с подъездной аллеи, судья — он сидел рядом с Бейб, которая была за рулем, — непрерывно ворчал и зудел по поводу ее вождения, в конце концов, она готова была рвануть на следующий красный свет.
Наконец, Бейб спросила его, может быть, он будет чувствовать себя более комфортно, если она отдаст руль ему. На что он с нескрываемым сарказмом ответил:
— Поскольку ты не проявляешь и намека на благодарность и даже не пытаешься заткнуть свой рот, я начинаю склоняться к тому, чтобы забрать у тебя не руль, а сам автомобиль.
Она готова была огрызнуться: «Какого… ты сам не заткнешься со своим зудением о том, какая я неблагодарная и как не похожа на леди?»
Но всего этого она не высказала, потому что именно так он и мог поступить — отобрать этот дурацкий автомобиль и оставить ее на долгое жаркое, лето без собственных колес. И тогда осенью она снова должна будет зависеть от них в поездках в колледж, в то время как она рассчитывала хоть как-то избавиться от этой зависимости, вдохнуть хоть немного свободы. А пока Кэтрин требовала, хотя прямо и не высказывала этого, чтобы она извинилась перед отцом за свою грубость и неблагодарность, иначе они забудут и про завтрак и про церемонию выпуска.
Бейб не хотела извиняться, но перспектива провести остаток дня и весь вечер запертой в доме с ними настолько угнетала ее, что она пробормотала требуемые слова. Когда она подъехала к покрытому тентом подъезду отеля, то затормозила так резко, что, если бы не ремни безопасности, судья безусловно вылетел бы из машины через лобовое стекло.
Выходя из автомобиля, она подмигнула привратнику, отгоняющему машину на стоянку, нежно улыбнулась судье и так мило извинилась перед ним, как только мог бы пожелать любой отец. Они уже сидели в элегантном, битком набитом зале ресторана, Кэтрин смотрела по сторонам, выглядывая, есть ли здесь кто-нибудь, кого стоило бы заметить, а судья погрузился в изучение меню, когда она сказала ему, сделав невинные глаза:
— Ты для меня по-настоящему чудесный отец, хотя я знаю, что ты удочерил меня. Мама требовала, чтобы я никогда не затрагивала эту тему, но думаю, что сейчас, когда я заканчиваю школу, ты захочешь сообщить мне, кем является мой настоящий отец.
Они ответили одновременно. Кэтрин, побледнев от гнева, выпалила: «Являлся, а не является. И на этом прекратим дискуссию».
Судья, криво улыбнулся:
— Ты не должна хотеть этого, и поверь мне, если ты будешь настаивать, то поймешь, почему тебе так трудно быть настоящей леди.
— И что было дальше? — вся кипя, потребовала Сэм.
— Она заказала яйца «Бенедикт», он — яблочный пирог, а я, поскольку не была голодна, только стакан отравы.
— Бейб! — Сэм, доведенная до белого каления, завопила в телефон, — я не спрашиваю о меню, я спрашиваю о том, что ты сделала, когда он сказал, что ты не должна хотеть узнать, кто твой отец, и о том, почему тебе трудно быть леди.
— Я промолчала, — с несчастным видом произнесла Бейб.
— Почему? У тебя есть полное право знать факты — кто был твой отец и почему твоя мать отказывается говорить об этом!
— Ты ничего не понимаешь, Сэм. У меня нет никаких прав. Все, что у меня есть, это Кэтрин и судьи. И если я не позволю им вести себя, как они хотят, то не буду иметь и их. И кому какое дело, кем был мой отец, если он мертв. Где он был, когда я нуждалась в нем? Кроме того, как намекает судья, он может оказаться убийцей, или насильником, или еще кем-то в этом замечательном роде. Как бы то ни было, это судья все решает, потому что это он женился на моей старушке маме и удочерил меня, простил ей ее ужасные ошибки и меня с моей дурной кровью. Поэтому, я полагаю, что Кэтрин права, а я не права, — я должна быть благодарна за то, что он дал мне свою фамилию, учитывая все, и неудивительно, что она хочет сохранить свою тайну.
Она начала плакать.
— Как бы то ни было, меня волнует не он и не то, что он говорит, хотя он и важный человек. Меня волнует она, она моя мать и предполагается, что должна любить меня. Но она не любит. Она стыдится меня, вот это меня и волнует по-настоящему.
— А ты никогда не задумывалась, что, может быть, она стыдится за себя?
Тогда Бейб стала смеяться сквозь слезы.
— Вот это да! Екатерина Великая будет стыдиться за себя? Тебе, Сэм Грант, должно быть стыдно: ты забыла, что она не только Ли из Вирджинии, но и великолепная женщина с размерами номер четыре, и великолепная леди, которая вышла замуж за этого мужчину!
