Траулько ушла, не посчитав нужным сказать Доброму Утру о том, что вчера вечером неизвестная напористая девица, заморочив голову доктору Мертваго, забрала из морга невостребованное тело Дуремара, отвезла труп в крематорий и вскоре получила банку с прахом. Кто она такая и зачем это сделала, так и осталось тайной.
Доброе Утро, в свою очередь, тоже не стал рассказывать Траулько о странном случае, произошедшим с ним здесь, на автовокзале, всего час назад. Тогда мимо Доброго Утра проезжал огромный двухэтажный автобус, отправлявшийся в Хельсинки. Доброе Утро привычно помахал пассажирам рукой, открыл рот, чтобы пожелать им счастливого пути, но слова заледенели у него в горле. Из окна автобуса на него смотрела коротко стриженая девушка в розовом пиджаке. Девушка равнодушно скользнула глазами по лицу Доброго Утра и отвернулась. Все произошло очень быстро. Он даже не успел подать ей знак. Автобус уехал. Впрочем, если это и была Морковка, она все равно бы его не узнала. Прозопагнозия.
Собрав плакаты, Доброе Утро зашагал домой. По дороге его голову упорно не покидали невеселые мысли: «А может быть, у Морковки тоже было два лица? И возможно ее „Желания Тантры денежного потока“, наконец, исполнились?»
Эпилог. Берлин. Жаркий июль
Моисей Фрутков удобно сидел в инвалидном кресле на балконе берлинской клиники и с отвращением переваривал только что съеденный обед: цыплята с трюфелями и брокколи, фаршированный картофель с травками, маринованные артишоки, винегрет из свеклы с кресс-салатом. И это называется едой? Эти немцы вообще не умеют нормально питаться!
Пожилая сиделка, душераздирающим голосом, одновременно похожим на сирену раннего оповещения и электродрель, читала Фруткову свежую прессу:
– Серия взрывов в Москве. Субботней ночью на шоссе в окрестностях Митинского крематория был взорван легковой автомобиль. На месте происшествия пострадавшие не обнаружены. Причина взрыва устанавливается.
– Дальше! – велел он еле слышно. Громче говорить Фрутков не мог. И никто бы не смог с пробитой гортанью. Фрутков оказался единственным, кому удалось выжить. На личном самолете он был немедленно доставлен в берлинскую клинику, прооперирован и помещен в одноместную палату-люкс с балконом и русскоговорящей сиделкой.
Сиделка заботливо поправила клетчатый плед, укрывающий раздробленные колени Фруткова, и тревожно заверещала дальше:
– В воскресенье прогремел еще один взрыв. На этот раз в офисе крупной компании. Пострадало не менее восьми человек. Одна жертва до сих пор не идентифицирована. Следствие полагает, что террорист-смертник привел в действие взрывное устройство, но пока ни одна террористическая организация не взяла на себя ответственность за эти взрывы.
«Все. Я устал. Я ухожу в окно», – обессилено подумал Фрутков. Несмотря на свои миллиарды, он больше не чувствовал себя хозяином жизни. Фрутков с горечью признался себе, что отныне жизнь принадлежит таким охламонам без копейки за душой, как дед Брюсли, Доброе Утро, Очкарик…
– Объявлен очередной аукцион Сотби’з в Женеве, – продолжала ввинчивать сиделка свой нестерпимый голос в мозг Фруткова. – Аукцион, как и в прошлый раз, будет вести известный аукционист Моня Адлер. Внимание публики привлекает тот факт, что на аукцион снова выставлен знаменитый сомалийский бриллиант «Сверкающий Могадишо».
Фрутков хотел гневно сжать кулаки, но пальцев у него не было. Тогда он гневно сжал ягодицы. Они у него остались почти нетронутыми. Особенно правая. А сиделка все сверлила и сверлила:
– Как известно, «Сверкающий Могадишо» недавно был приобретен здесь же в Женеве лицом, предпочевшим остаться инкогнито. По слухам, вскоре бриллиант был похищен, исчез и вот сегодня таинственно всплыл опять. Коллекционеры задают себе вопросы: «Кто знает, куда теперь отправится бриллиант? Сколько судеб он изменит навсегда? Чьи жизни заберет?»
Сиделка вдруг замолчала, испуганно глядя на Фруткова. Отныне не имея сил самостоятельно двинуться с места, Моисей Фрутков лишь угрожающе водил налитыми кровью глазами. Его изуродованные губы беззвучно шептали:
– Погоди, сучка! Я тебя найду, чего бы это мне ни стоило! Найду и замучаю, как Пол Пот Кампучию! Хорошо смеется тот, кто смеется последним, ёпта!
Дальше эту историю можно не продолжать. А что касается Фруткова, то калека угрожал совершенно напрасно. Ведь последними всегда смеются эстонцы.
