Бледный город - [9]

И какие в их доме бывали баталии! Какие “крестовые походы” на убеждения друг друга! О, в схватках родителей было даже какое-то

“садо-мазо”, видимо, оба подпитывались той энергией почти ненависти… Для отца это была “война священная” (да простят мне церковную лексику!), в которой он с гневом крушил идеалы противника, и только что дым из ноздрей не шел. Мать – та упивалась ролью великомученицы, идущей на костер за веру. Короче говоря, речь шла о физзарядке духа, гимнастике эмоций, приятно щекочущей миокард. Битвы заходили далеко: в пост Марченко-старший, “в миру” конченый язвенник, ел соленое и острое из принципа: “Пусть!”

Мать тускло жевала кашки, уставши его отговаривать.

Никите хорошо запомнился тот ослепительный январский день, когда мать пришла домой к обеду, в платке на голове и с большой колбой в руках. Эти колбы – здесь надо сделать отступление – валялись по всему дому, хотя отец был физик, а не химик. Кажется, в них умудрялись даже солить.

– Вот! – Мать торжествовала. – Святая вода! Сегодня же Крещение

Господне. Батюшка прорубь освятил, а я – с семи часов стояла!

Дальше с благоговением было рассказано, что это за вода, как она помогает и как следует окропить все углы квартиры, чтобы изгнать все дурное.

Отец поначалу терпел, но утверждение, что святая вода не тухнет и не портится ни при каких обстоятельствах, окончательно вывело его из себя.

– Речная вода?! – взорвался он. – Ты, милая, чего – совсем уже?..

Ты, человек с высшим образованием! Кандидат наук!

В общем, праздник Крещения кончился банальным скандалом. Стоит ли описывать?.. Ярости отца Никита не понимал. Да и мама тоже…

Проявляя чудеса самоотверженности на словах, никакие углы никакой водой она почему-то не окропила. Берегла на черный день? Не ясно. В общем, с чувством выполненного долга колбу задвинули в дальний шкаф, в темноту, меж бутылей уксуса и масла. Задвинули – и забыли. Прошло время. Возможно даже – года два.

И вот в один прекрасный день дом огласился радостным воплем

Марченко-старшего. Чего он искал в глубинах кухонных шкафов, в

“закромах нашей родины”, не ясно. Возможно, тайно попивал что-либо… В общем, в итоге на свет Божий он извлек ту самую колбу.

В ней плавал какой-то сгусток, сопля какая-то, короче – святая вода испортилась. И что тут началось!

“Матерый атеист” праздновал полную и убедительную победу. Враг был повержен! Опьяненный открытием, “победитель” долго и торжествующе орал на жену, да так, что та слегла с гипертоническим кризом…

Такой вот “хеппи-энд” для милой рождественской истории.

…Когда “МАЗ” встал окончательно, с тяжелым стоном, – только тогда

Никита наконец проснулся. Мигнул подсветкой на часах. Черт, и все-таки – ночь, учитывая тем более то, что в Уфе время по сравнению с той же Самарой – еще плюс час… Жалко! “Вадим-то, наверное, спит давно уже… А мне еще до „вписки” добираться!” Справа от темной развилки – довольно далеко, – залитый оранжевыми огнями, стоял стандартный КПМ. Ворота города. Ну а дальше – собственно уже въезд в

Уфу.

– Спасибо большое! – Никита окончательно пришел в себя, завозился в темноте, собирая свое: спальник, рюкзак… – Вы мне очень помогли.

Счастливого вам пути!

– Тебе тоже. Удачи.

С “МАЗа” прыгать еще не так высоко.

– Эй, парень!

Никита обернулся: перегнувшись через всю кабину, водитель крикнул из окна:

– Каскетку уронил.

– Ах да, спасибо!

Кепка и правда валялась возле колеса. Наклонившись за ней, Никита вдруг почувствовал у самой щеки вибрирующую огромную страшную машину… Стало не по себе. Затем, когда он отошел, “МАЗ” рыкнул и уехал – какое-то время было его слышно и мелькал красный огонек… И

– все. Темно и тихо. Никита был один в округе, и чувство такое, что в целой вселенной!.. На минуту остановился, прислушался. Ужас вдруг почти животный. Прогнав это, Никита быстро-быстро зашагал по пустой дороге к КПМу, сияющему вдали. Одинокая и смешная фигурка с баулами, почти бегущая по темноте… И если Бог на небе был, то он, наверное, смотрел на нее.

Гаишников Никита, появившийся невесть откуда, не заинтересовал, и встал он сразу за КПМом: все ближе к людям, все светлее. Здесь и правда было ярко от прожектора, и июльская ночь была почти изгнана из хиленького придорожного леска.

Приближаются фары. Никита поднял руку, весь напрягся: ну не любил он

“стопить” ночью. Мысли все эти плохие лезут в голову… Сюжеты из дешевых фильмов… Действительно, жутко это, когда фары тормозят возле тебя и ты открываешь дверцу – навстречу неизвестности.

В салоне “девятки” было темно и накурено.

– В город? За тридцатку.

Марченко вздохнул, снимая со спины рюкзак. Ну не ночевать же на трассе только потому, что это не соответствует принципам “стопщика”?

Сев уже в машину и глядя на деревья, которые быстро и низко пролетали мимо – так странно после грузовой, – он мстительно подумал: тогда я хотя бы буду молчать всю дорогу. Уплочено! Подумав так, он сел поудобнее, даже повеселел… Ладно. По крайней мере к ночи он добрался до Уфы. “Ну вот ты уже на Урале. Сбылась мечта идиота…”

Впрочем, не будем грешить на “бомбилу”^8: Никите он достаточно толково объяснил, как выйти к проспекту, на котором нашему герою предстояло “вписываться” этой ночью. А ночь уже шла вовсю: был второй час по местному времени, когда парень бродил в лабиринтах хрущевок, разыскивая нужную. Ох, не любил он все эти полуночные шатания… В Пензе, где он провел позапрошлую ночь, к нему вот так подошла компания местных. Вид их не предвещал ничего хорошего.