Блатные из тридевятого царства - [35]

   -- Господин Пахан, заступник наш, гроза хулиганья, беспредела и прочего отребья! Помоги милый, охолонь Никитку, совсем житья не стало, всю морковь в огороде подергал, а давеча пригрозил репу вытоптать!

   Говяжья печень неприятно ворохнулась в переполненном желудке.

   -- А чего сама?

   -- Да разве с ним кто окромя тебя управится!

   Жареная печенка с солеными рыжиками, наконец, нашли место утробе, и я милостиво кивнул:

   -- Зови.

   Девка умчалась разыскивать обидчика, в животе противно заворочались трюфеля. Стало не по себе. Как бы честь мундира блатного не подмочить, не все же в княжестве такие, как Лёнька, встречаются экземпляры и посолидней. За примером далеко ходить не надо, одни братья Лабудько чего стоят.

   Чему быть -- тому не миновать. Не долго мне пришлось нервничать в ожидании. Девка вернулась через пять минут, таща за ухо мальчонку лет тринадцати.

   -- Вот он, охальник, господин Пахан! Никакого спаса нет, хоть наплюй в глаза -- всё божья роса.

   -- Погоди, Варька! -- кривясь от боли, процедил малец. -- Вот выросту и стану тебе зятем, припомню тоды, как ухи отворачивала.

   -- Ой, люди добрые! -- Не на шутку испугалась девка. -- Что делается-то, а! Что делается!

   -- Поди сюда, -- поманил я сорванца.

   Никитка степенно, по-взрослому, утер нос и с опаской приблизился.

   -- Ты и взаправду, Пахан?

   -- А что, не похож?

   -- Тощий больно какой-то. Пахан он того, говорят, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, мизинцем шевельнет -- пятеро портки меняют, а ежели кулак сожмет -- места на погосте для всех не сыщется.

   -- Э-э, -- растерялся я, -- это вам молодой человек стихи Некрасова неправильно преподают.

   -- А вот и врешь, дядя! -- Засмеялся хулиган. -- Дед Некрас отродясь стихов не сочинял, вон он, за углом на завалинке сидит, и у каждого встречного спрашивает -- кому на Руси жить хорошо?

   -- Ладно, -- сдался я, -- оставим классиков в покое. Ты по что старших не слушаешься? Огороды топчешь?

   Пригладив вихры, мальчуган окинул недобрым взглядом Варьку и уставился в потолок. С непрошибаемым видом принялся изучать штукатурку. Моя политико-воспитательная беседа успеха не возымела. Битый час я распинался впустую. Никиту не трогали историко-литературные подвиги Тимура и его команды, начхал он на добрые дела Чебурашки и крокодила Гены, и лишь при упоминанье о детской комнате милиции обиженно вздохнул.

   -- Из таких как ты, -- безжалостно подвел я итог, -- вырастают тунеядцы и диссиденты, по которым плачет скамья подсудимых.

   -- Ить! -- Выдохнула Варька. -- Не слишком ли? Ребенок ведь еще совсем...

   Поняв, что нравоучения кончились, Никита встрепенулся. Погладил опухшее ухо и нагло заявил:

   -- Дядь Пахан, возьми меня в блатные.

   -- Что!!!

   -- Не пожалеешь!

   -- Во-первых -- мал еще.

   -- Так на покров тринадцать стукнет...

   -- Во-вторых -- ведешь себя плохо.

   -- Слова дурного не услышишь, ей-богу! Сдалась мне эта репа, я за Варькой и в бане подглядывать перестану...

   -- Ах!!! -- Простонала девка. -- Срам-то, какой! Чего с ним цацкаться, чай не маленький, сведи его Пахан в ту детскую комнату милиции, где Шапокляк с Квакиным парятся, пущай плетей всыплют!

   В конец измаявшись, я кое-как отделался от обоих. Наставник для молодежи из меня никудышный. Лучше командовать штрафниками, чем быть пионервожатым у местной шпаны. Нашарив в кармане деньги, рассчитался за обед. Можно было обойдись и без этого, но не стоит злоупотреблять гостеприимством трактирщика, имея полный кошелек. Прибережем халяву на черный день.

   Я выбрался на улицу. День в самом разгаре, над головой чистейшее голубое небо без всякого изъяна. После душного трактира свежей воздух приятно холодит лицо. Через пару шагов пришлось ослабить брючный ремень. Я чувствовал себя обожравшимся котом, которого забыли на ночь в мясной лавке, только что пузо не волочится по земле.

   Булыжная мостовая вела меня из центра на окраину. Я не сопротивлялся, шел, куда ноги несли. Постепенно каменные дома в два этажа сменились одноэтажными.

   Чем мне нравится Северец, так это своей опрятностью и зеленью. Почти на каждом шагу -- клены, березы, черемуха и сирень. Цветов и вовсе не сосчитать, чаще других в глаза бросаются огромные ярко красные георгины, особенно впечатляющими они выглядят на фоне белых астр.

   С каждым шагом во мне крепло ощущение, что бреду я не по реальному городу, а по огромному залу исторического музея, да еще без билета. И вот-вот ко мне прицепиться бдительная сторожиха, и начнется: "Пройдемте, гражданин"...

   -- Проходи, раз пришел, -- раздался старческий женский голос, и я чуть не заорал. Так это было неожиданно и главное вовремя.

   Огляделся. В метре от меня, опираясь на клюку, стоит бабка Агата. Если бы специально ее дом искал, замучил бы жителей расспросами, а тут замечтался, и ноги сами вынесли.

   В избу не пошли, устроились на лавочке под окном. Я раскрыл рот, собираясь сказать про Евсея, что жив, здоров, но колдунья заговорили первой:

   -- Обедать не зову, неровен час лопнешь от обжорства, а про внучка сама знаю. Так что выкладывай, зачем пришел.