Блатной фольклор - [5]
Шрифт
Интервал
Пусть я алкаш, я это не скрываю.
Зарплата вот — в мешочках возле глаз,
Но я же план им делать помогаю,
А гамазин как раз напротив нас.
Там есть отдел, где часто без обмана,
За дурь в мозгах, рассудку вопреки,
Уходят из дырявого кармана —
Не сосчитать — какие пятаки!
Минздрав прозрел в секретах и советах:
Опасно, мол, куренье — сеет страх!
Тот лозунг есть давно на сигаретах,
Но почему-то нет на пузырях.
Выходит что ж — нам водочка полезна,
Нет слов на ней о вредности для масс,
А коли так — прощай, мой рупь железный!
Пора идти — одиннадцатый час…
Жена ворчит и вечно катит бочку,
А мы под пиво добыли леща.
Тихушник пусть глотает в одиночку,
А пролетарий — он любит сообща!
Аванс ушел, как будто не по делу,
Но мой расход оправданный вполне,
Я, может быть, помочь хочу отделу
План натянуть и тем помочь стране!
Мечтаю я, сдирая с носа глянец,
Не лучше ль взять ее удешевить,
А чтоб вокруг поменьше было пьяниц —
Вообще к чертям собачьим запретить!
Но нет, нельзя, я понял это сразу,
Не зря ж молчит всезнающий Минздрав.
И я глушу, глушу ее, заразу,
А тут Минздрав по-моему не прав.
Назло себе мы с детства пьем и курим,
Хотя б могли без этого вполне,
Но откажись от этой самой дури —
Все винзаводы станут по стране.
А я не враг, ведь все же — производство!
И чем могу — всегда помочь горазд.
А с виду все обыденно и просто
Пора идти — одиннадцатый час.
Я ж говорю, я тоже созидаю,
А винотдел как раз напротив нас.
Жена, отстань! На сборы опоздаю.
Пора идти — одиннадцатый час.
15. Песня страителя
Но это не того строителя, который строит там из кирпичей здания и прочее, а который страивает у магазина.
Что за время, что за нравы?
Не найдешь нигде отравы!
Запретили рассыпуху за углом!
Вот стою, как образина,
На углу у магазина
С глубочайшего похмелья, но с рублем.
Это что же? Это что же?
Не одной знакомой рожи!
Я не вижу в гастрономе корешей!
Где Витек, Олег, Сережа?
И Вована нету тоже,
Поредело наше племя алкашей.
Как всегда, пришел на стремя —
Начинать пора бы, время!
А в соседней в подворотне ни души.
Где вы, други-бедолаги?
Неужели все в тюряге?
Иль хужей того — измена, алкаши?
Кто в больничке, кто на зоне,
Исчезаем как бизоны,
В вино-водочном отделе — спокойняк.
Я с рублем своим измятым
Здесь кажусь придурковатым,
Два часа толкаюсь трезвый, как дурак!
Нас, как зайцев, в одиночку,
В основном, конечно, ночью
На машине милицейской из-под фар
Ловят, крутят и сажают,
Поголовно истребляют,
Где ты, время золотое, «Солнцедар»?!
Пили мы его ковшами
С корешами-алкашами,
Было дело, что про это говорить!
Потихонечку шустрили
И двоили, и троили,
А теперь, выходит, надо шестерить!
Провались, земля и небо!
Я шестеркой сроду не был,
Но и трезвым не привык, ядрена мать!
Засмеют меня соседи,
Не узнают Вася с Федей,
И жена домой не пустит ночевать.
Это что же? Это что же?
Не одной запитой рожи!
И куда с рублем податься алкашу?
Нет, ребята, так не гоже!
Дело — сажа и рогожа,
Я, однако, куда надо напишу.
16. Житейская песня или Разговор с могильщиком
По небу плыли хмуро облака.
Я в путь последней друга провожал.
Само собою вырвалось: «Пока!»
В ответ венок бумажный зашуршал…
А-ну, земляк, давай стакан на круг,
Хоть слово я давал себе — не пить.
Ушел еще один хороший друг,
Его не возвратить, не заменить.
И землекоп, старательно кряхтя,
Свой раскладной стаканчик предложил:
«Да будет пухом мерзлая земля
Тому, кто в этой жизни не дожил…»
За нашу жизнь — жизнь отдали отцы,
Их схоронили, умных, молодых,
А в жизни процветают подлецы,
И кровососы рядятся в святых.
Ну почему, морали вопреки,
Неколебима истина во зле?
Что лучшие на смерть обречены
А идиоты ходят по земле?
Мой кампаньон, немного захмлев, —
Ему чужое горе — в пять кубов —
Сказал, что «все мы — гости на земле,
Живем во власти праведных Богов…»
«Прибрал Господь!» — Я слышу там и здесь.
И зло берет за мертвых на живых!
Что, если Бог на свете все же есть,
То почему он так несправедлив?
На нас глядит Всевышний свысока
И выбирает лучшего раба,
На небеси там тоже, видно, план
И, как у нас, за качество борьба!
Вот почему, морали вопреки,
Неколебима истина во зле,
Что лучшие на смерть обречены
А идиоты ходят по земле.
И там в цене людская доброта,
И простота душевная в цене.
На простака же как на дурака
Потом глядят Всевышние Небес.
17. Вот и все. Отшумел, отбузил навсегда…
Аркадию Северному посвящается, хотя настоящая фамилия его — Звездин. Он умер в тот же год, что и Высоцкий, только он умер в апреле (в год Олимиады это), а Владимир в июле.
Вот и все. Отшумел, отбузил навсегда,
Отлюбил, сколько смог и отплакал, страдая.
Небосклон зачеркнула шальная звезда,
В путь последний тебя на земле провожая.
Сколько звезд в темноте посылают нам свет
И торопят людей к неизбежному часу.
Говорят — звездный свет к нам идет много лет,
Может это и так, только я не согласен.
Ни врагов, ни друзей на могиле теперь.
Только мать про тебя никогда не забудет!
А еще над полынью заплачет апрель,
Он всегда по весне приходить к тебе будет.
В изголовье твоем расцвела бузина,
Символично вполне — побузил ты немало!
И басил нараспев: «Наливайте сполна!»
Но вина, как всегда, до утра не хватало.
Ты и пел про себя часто с рюмкой в руке.
Жизнь насмарку пошла по распутистым тропкам,
Растворилась дождинками в мутной реке