Благотворительные обеды - [30]

— Нужно разбудить падре Альмиду, — сказала вдруг рядом Сабина, коснувшись Танкредо ледяной рукой; Сабина была одета во все серое, с серым платочком на голове.

— Нужно сказать ему, что почти полдень, — настаивала изумленная Сабина. — Обед для бедных семей, а крестный и Альмида спят.

Танкредо не ответил. От присутствия Сабины, от прикосновения ее руки он просто каменел.

— Но здесь как будто все о них забыли, — продолжала Сабина. Ее изумленный взгляд бродил по восхищенным лицам сеньор, словно не узнавая их. — Невероятно, — сказала она, — и все из-за голосистого пьянчужки. — Кровь ударила ей в лицо. — Подумать только, вчера его подлая лапа чуть меня не распалила. — Она мечтательно улыбнулась. — Это какое-то чудо наоборот. — Сабина с живым интересом разглядывала Матамороса, может быть, она тоже им восхищалась? — Скоро этому падре конец, — зачарованно проговорила она, — как празднику под утро. И с неожиданной тревогой добавила: — Похоже, здесь этого никто не понимает.

Сабина не могла больше терпеть. Кусая губы, она шагнула вперед.

— Сейчас придет падре Альмида, — крикнула она Лилиям, все еще цепляясь за руку Танкредо. — Вам это безразлично?

Пение стихло, Матаморос промокнул лоб, потер глаза — вероятно, он хотел спать? Судя по всему, засыпал он при всяком удобном случае, а может, действительно слишком долго пел? Как бы то ни было, очарованные Лилии и другие поклонницы не двигались с места, время словно остановилось.

— Падре Альмида сейчас проснется, — безмятежно ответила одна из Лилий. — Сегодня его излюбленная пятница, падре ее не пропустит.

Лилия сидела, сгорбившись на краю фонтана, и улыбалась — почти девочка, заглядывающая в воду, освещенная лучами солнца. Она казалась счастливее, чем само утро, и Сабина ее ненавидела.

И тогда над всем зазвучал усталый голос Матамороса:

— Мы можем спеть Те Deum Laudamus[11], — сказал он немного печально, но строго, раскрыв объятия и закинув голову, словно обращался к небу. — Мы можем повторить акт раскаянья святого Франциска Ксаверия, вознести Трисвятое Святой Троице, послать молитву Святейшему Сердцу Иисуса Христа, вместе спеть Via Crucis[12]: обратиться к третьему стоянию, где Иисус падает в первый раз, и, возможно, мы станем петь лучше или уснем; обратиться к шестому стоянию, где Вероника отирает Иисусу лицо, и, возможно, станем счастливы или несчастны, или еще более несчастны на седьмом стоянии, где Иисус падает во второй раз, а на двенадцатом умрем вместе с Иисусом, умирающим на кресте, а потом, чтобы вознести благодарность за все страдания, поклонимся пяти язвам Иисуса, принесенного в жертву, помолимся язве на левой ступне, язве на правой ступне, язве на левой руке, язве на правой руке, ране на теле Христа и будем молиться Иисусу, подвергнутому бичеванию у столба, Иисусу, коронованному шипами, и вознесем плач благословенных душ чистилища, и прочтем заупокойную молитву, и разрыдаемся от горя.

Стояла полнейшая тишина, от неба до земли.

— Хотим ли мы плакать? — спросил падре, поднимаясь на ноги. И тут же ответил: — Никогда. Никаких новых страданий. Мы не хотим больше страдать.

И тут он не просто сел, а рухнул. Казалось, ему не пережить предпринятого усилия.

— Отдохните, падре, — заволновались Лилии, окружая Матамороса.

Судя по всему, слова Сан Хосе встревожили только одну сеньору. Она не просто встревожилась, побледнев и приложив морщинистую руку ко лбу, она упала в обморок. Вокруг нее замелькали юбки. Наконец, сеньора пришла в себя и заморгала.

— Ради Бога, — сказала она. — Я в порядке. Помощь нужна падре Сан Хосе, благослови его Бог.

После сцены с обмороком и ее продолжения Танкредо успокоился и поднял глаза. Он увидел позолоченный купол церкви, всегда далекий, всегда чужой. И вдруг он заметил на втором этаже дверь в комнату Альмиды. Дверь была открыта. Из сада Танкредо видел, что она открыта. Он бросился к лестнице, Сабина — за ним. Они взбежали по ступенькам. Так и есть: дверь открыта. Вошли на цыпочках. Падре Альмида? Опущенные жалюзи создавали иллюзию ночи, какую-то болезненную тьму. Они посмотрели падре в лицо. Окоченевший рот перекосился в гримасе отчаяния, в немом крике. На пуховой подушке виднелись зеленые пятна рвоты.

Сабина побежала в другую комнату, комнату Мачадо. Через несколько секунд она коротко и глухо вскрикнула.

Они встретились в коридоре.

Казалось, изменившаяся до неузнаваемости Сабина порхает в воздухе, ее глаза светились, она сияла, не в состоянии поверить. Она улыбалась и крепко стискивала руки. Ее полные надежды глаза устремились к небу.

Вдруг перед ними возникли Лилии. Они наткнулись на них в коридоре второго этажа, в зелени папоротника, на виду у других сеньор, оставшихся в саду. Безмолвные, раскрасневшиеся Лилии смотрели в распахнутые двери комнат. Послышался голос одной из них:

— Если они не просыпаются, — сказала она, словно зачитывая приговор, — мы должны много плакать и молиться всю жизнь. Такими они приехали от дона Хустиниано. Такими их вернул оттуда Бог. Мы ничего не заметили, да простит нам Всевышний, поэтому должны плакать и молиться всю жизнь.

И Лилии снова спустились по крутой лестнице.