Благословенная любовь - [57]

— Доброе утро, мэм, — заискивающе произнесла женщина. — Вы больше ничего не будете брать?

— Думаю, нет. Вас, случайно, зовут не Доркас Саттер?

— Да, мэм. Мы знакомы? — Доркас уставилась на Дэни, но было видно, что она не узнает ее.

— Мы вместе ходили в школу. Я — Дэни Карендон. — Даже сейчас Дэни не могла заставить себя назвать свою девичью фамилию здесь, где раньше она вызывала всеобщее презрение.

Доркас ответила ей еще более подобострастно:

— Я не помню, чтобы училась вместе с кем-то из Карендонов. Я знала одного мальчика из этой семьи, но он куда-то уехал из нашего города играть в футбол, хотя здесь для него открывались большие возможности и он мог иметь все. Но он не учился в здешней школе. Он посещал какую-то специальную школу в Атланте.

— В Тринити. Наш сын тоже будет ходить туда. Брэнд — мой муж. — Дэни улыбнулась. Доркас, так же как и она, была родом из бедной семьи, но ее родители упорно трудились и смогли добиться определенного положения в местном обществе. Дэни решила попытать счастья: — Когда мы ходили в школу, меня звали Дэни Мердок.

Бледные тонкие губы Доркас сжались, а хорошие манеры сразу куда-то испарились.

— Могла бы и не говорить. Как только ты сказала, что ты за ним замужем, я сразу поняла, кто ты такая. Каждый в городе знает, как тебе удалось захомутать его. Это чуть не убило миссис Карендон. Ты можешь тут щеголять в модных шмотках, хвастаться именем своего мужа, но для приличных людей нашего города ты навсегда останешься жалким ничтожеством.

Она замолчала и посмотрела на кассовый аппарат.

— С вас сорок шесть долларов и двадцать центов.

Дрожащими руками Дэни вытащила три двадцатидолларовые купюры из кожаного кошелька. Когда Доркас протянула ей сдачу, она не глядя запихнула ее в кошелек и, схватив сумки, направилась к выходу.

— Кстати, советую тебе ходить в магазины в пяти милях от вашего шикарного нового дома. Все богачи туда ходят. И тебя там не знают.

Последние слова Доркас прозвучали почти дружески, как будто эта женщина хотела предостеречь Дэни от унижений, которые ожидали ее от людей, до сих пор о ней не забывших.

Сложив покупки в багажник, Дэни села на водительское сиденье и уставилась на облупленный памятник какому-то офицеру конфедератов времен Гражданской войны, стоящий в центре площади. Сколько она ни думала, но так и не смогла сообразить, как же доказать жителям этого города, что она абсолютно не похожа на свою мать. Потом вдруг ей пришло в голову, что она могла бы и не оправдываться перед Доркас.

Дэни теперь принадлежала Брэнду, тому кругу людей, к которому принадлежал и он. Общество, в котором вращалась Доркас и на дружбу с которым Дэни рассчитывала, перестало быть ее обществом, а тот круг, к которому принадлежала мать Брэнда, не желал иметь ничего общего с дочерью городской шлюхи.

Дэни знала, что Мэрил очень хорошо относится к ней, хотя она могла бы и возненавидеть ее из-за того, что Брэнд с удовольствием потакает всем прихотям своей жены, чего никогда не делал по отношению к Мэрил. Ее могла бы возненавидеть и любая другая женщина, принадлежавшая к местному высшему обществу, — причину для этого найти не трудно. Но как пережить все это?

— Элеонора! — вскрикнула Дэни испуганно и сжалась, чувствуя, что начинает сходить с ума. Если Дэни явится в ее дом, мать Брэнда ее уничтожит.

Чем больше Дэни думала о встрече со свекровью, тем больше ее привлекала мысль о посещении тех магазинов, о которых говорила ей Доркас. Главное — держаться подальше от Карендона. Она прекрасно обойдется и без женской дружбы, ей достаточно мужа и сына.

Но Брэнду нужна достойная жена, а не истеричная женщина, неспособная противостоять трудностям. Дэйву нужна мать, которая занималась бы не только им и приготовлением пищи, но и общественными делами. Но Дэни не могла переделать этот город и его людей.

«Единственное, что я могу сделать, — это пригласить к нам Элеонору — повидать Брэнда и познакомиться с Дэйвом», — сказала себе Дэни, заводя дрожащей рукой мотор.

Дэни выехала с городской площади Карендона и направилась к дому Брэнда. Она была там только один раз, но быстро нашла дорогу. Дэни стояла с гордо поднятой головой, ожидая, когда кто-нибудь откроет ей дверь. Ей открыла горничная, взяла пальто и сумочку и предложила подождать.

Настроившись не показывать свой страх, она села на диван, изображая на лице невозмутимое спокойствие, и сложила руки на коленях. Она ждала Элеонору в той же комнате, где почти тринадцать лет назад произошел их разговор. Тогда говорила Элеонора, а она молча слушала ее. Сейчас Дэни сидела на том же ужасно неудобном старинном диване, только теперь уже не в испачканных джинсах, которые оставили грязные следы на парче дивана.

Здесь все осталось как было. Дэни вспомнила эту кружевную салфетку на столе, хрустальную пепельницу, которой никто не осмеливался воспользоваться, знакомую вазу, в которой сейчас красовались розы из оранжереи, а когда-то в ней стоял букетик из летних полевых цветов.

Дэни вдруг почувствовала присутствие Элеоноры и посмотрела в сторону холла. Эта женщина, как и предметы в гостиной, тоже не изменилась. Она была все такой же стройной и высокой, осанка — безупречной, а короткие седые волосы безукоризненно уложены. Темно-синее платье с идеально белым воротничком говорило о хорошем вкусе. Единственное свидетельство пролетевших лет — тоненькие морщинки вокруг глаз, рта и подбородка, которых тринадцать лет назад не было.