Благородный демон - [7]

Ее чувство было не столько любовью, сколько возможностью любви. Испытывая отвращение к беспорядочным и тайным связям, она ждала, когда сможет, наконец, полностью отдаться новой жизни. Именно поэтому Соланж не могла решиться говорить ему «ты», она не хотела обращаться так к человеку, который, быть может, завтра оставит ее и станет совершенно посторонним. Она скажет «ты», когда он наденет ей обручальное кольцо. Она отдалась ему из чувства симпатии и в надежде привязать этим его к себе, что было совершенно правильным. Если бы она поставила на другую карту и пыталась зажечь Косталя своей неприступностью, он выскользнул бы из игры. Это был не тот человек, которым может управлять женщина. Вначале она испытывала волнующее наслаждение от его нежных прикосновений, пока они оставались невинными или почти невинными. Но живость ее ответных чувств ослабела, когда она поняла, что эта нежность не более, чем прелюдия вожделения. Соланж не испытывала ни малейшего удовольствия от его сладострастных ласк. Она была холодна и по наследственности, и от своего девичества. Такими же были ее отец и мать. Она держала свою любовь как бы в подвешенном состоянии. Это было немного похоже на отношение Косталя, который иногда говорил себе, что будет с ней более страстным или более безразличным в зависимости от того, станет ли она горячее или же, напротив, захочет отдаляться от него.

Соланж была убеждена, что он женится на ней. Более опытная мать сомневалась, она уже прочитала кое-какие из его книг, хотя и не все. Таково уж человеческое легкомыслие: эта женщина собиралась отдать свою дочь замуж, но ей даже не пришлось в голову прочесть, и притом с величайшим вниманием, все труды Косталя, в которых ведь так или иначе раскрывалась личность автора.

— Если он не заговорит о женитьбе, тебе придется сделать это первой. Долго продолжаться так не может. Рано или поздно, но начнутся пересуды.

— Не бойся, он сам скажет мне.

— Если этого не случится на следующей неделе, я приглашу его и спрошу, что он намерен делать.

— Нет, не вмешивайся в это. Тогда я лучше напишу ему. Надо еще подождать.

— А если на твое письмо ответят твердым «нет»? Придется не встречаться с ним.

— Да, конечно… Но я уверена, даже «нет» не будет окончательным. Главное, не раздражать его, иначе он сжимается, и тогда… Он любит выводить людей из себя. Вроде нашего Гастона (ее брата), когда ему было пятнадцать лет. Ты думаешь, если он пишет книги, значит это серьезный человек? Просто мальчишка. Да у него и все замашки мальчишеские. Например, проходя мимо, волочить ладонь по решетке или витрине… Так ведут себя только школяры и мальчики на посылках.

Это «конечно», сказанное дочерью, сняло с души мадам Дандилло тяжелый груз. Все-таки, несмотря ни на что, ее девочка не теряет рассудок!

Мать не очень докучала Соланж расспросами.

— Ты была у него?

— Да.

Мадам Дандилло почти не сомневалась, спроси она: «А ты спала с ним?», Соланж, если это действительно было, не стала бы говорить «нет». Да она и слишком любила ее, чтобы принуждать ко лжи. Но все-таки не удержалась:

— Ты хоть понимаешь, что надо предохраняться?

— Да, — ответила Соланж, не поднимая глаз.

У нее не было подруг, а мать не могла себе представить, чтобы она просвещалась из книг, и поэтому научить ее мог только Косталь. Но делал ли он это заранее или же ради теперешнего положения? Мадам Дандилло почти не сомневалась, что дочь уже его любовница и не очень-то беспокоилась по этому поводу, ведь она принадлежала и этой стране, и этому веку, не говоря уже о ее достаточно невысоком положении. Напротив, она говорила себе: «Если он сделает ей ребенка, непременно женится». Достойно внимания и то, что никакие угрозы даже не приходили ей в голову.

Такими были эти две женщины, как и все самки, тусклые и бесформенные по отношению к противоположному полу и уж, конечно, не такие сложные, глубокие или даже экстравагантные, как мужские персонажи этой книги: Косталь, Дандилло или тот же Брюне, что, собственно, всего лишь частный случай общего правила: мужчина почти всегда более ненормален, чем женщина, возможно, из-за своего большего развития. Косталь, принимая понятие амальгамы как последнее слово психологии, сразу же понял, что в них порядочность смешалась с некоторой долей расчета. Но хотя он верно оценивал все в целом, однако часто не мог решить, искренни ли их поступки или притворны, и нередко ошибался. Его собственная неуверенность во многом питала и его недоверие к замыслам семейства Дандилло.

«Я получил ваше письмо, и оно меня несколько удивило. Впрочем, как говорят в суде, прежде чем переходить к существу дела, одно замечание. Там написано, что вы „и вправду девушка“. Но все-таки слова, несмотря ни на что, должны иметь хоть какой-то смысл. Я называю вас девушкой, поскольку мне по роду занятий позволителен поэтический слог. Но вы-то, когда пишете, что и вправду вы девушка… я никак не пойму, зачем это в серьезном письме. А теперь по существу.

Первое возражение — вы ставите дилемму слишком рано. Мы едва знакомы, я еще не испытал вас. Ну, а вы сами, неужели согласны выйти за человека, которого знаете всего три месяца, когда для этого нужен трехлетний срок?