Благородный демон - [3]

Прежде чем выйти, я подбираю гладкий камешек, свежий, словно юношеская шея. На память о саде. Хотя и сам не знаю зачем, ведь уже через три минуты я выбросил его. Может быть, именно для этого.

Прохожу мимо красивой девушки, сидящей около сочно-зеленого газона. Она курит и читает. Мое размокшее лицо снова напрягается. Выступают морщинки, которые разглаживал свет, проникавший сквозь листву. Надо возвращаться к людям. К людям и к ненависти.

Позавтракав с Соланж в загородном ресторане, Косталь отвез ее в Багатель.

Уже при второй встрече, в мае, он сказал ей, что не понимает, как такая красивая девушка все еще не замужем. Ответ: уже было несколько предложений, но она выйдет лишь за того, кто ей понравится. Косталь понимал, сколь неосторожно первым заговаривать о женитьбе, но спросил ее по своей склонности быть неосторожным. Сенека, как известно, называл женщину animal impudens[3]. Добавьте одну букву и получится определение мужчины: animal imprudens[4]. Впрочем, о замужестве уже больше не вспоминали.

Сегодня он опять вдруг вернулся к этому:

— Женитьба без развода, по-христиански, что может быть более чудовищным для мужчины? Это воплощение противоестественности. Привычное утомляет натуру мужчины. Да еще хотят, чтобы он оставался верен женщине, которая с каждым месяцем хотя бы чуть-чуть, но все-таки теряет свою привлекательность. В пятьдесят пять муж, если он не опустился, все еще в расцвете сил. Только из порочных склонностей его может удовлетворить пяти десятилетняя жена. И когда он следует своему долгу, природа противится, возникают неприятности со здоровьем. Все разумные врачи советует мужчине в этом возрасте, если у него сохранился темперамент, изменять жене. Христианский брак противоречит и разуму, и природе. Впрочем, в этом и есть сам дух христианства: quia absurdum[5]. Получается, будто «ревнивый» бог хотел сделать человека несчастным и лишил его разума, чтобы он добровольно стремился к самому несчастному положению. А что до меня, то скажу вам предел того возраста, при котором женщина еще желанна для вашего покорного слуги, где-то около двадцати шести лет. Ну, а с каких лет это начинается, лучше умолчим. Один старинный арабский натуралист, считающийся классиком, пишет, что заяц меняет свой пол каждые шесть месяцев. Для меня женщина в двадцать шесть или двадцать семь лет меняет пол и перестает быть женщиной, превращаясь во что-то совсем другое, уже не вызывающее желаний. После замужества она может перемениться также и нравственно, как изменяется физически, стать совсем иным существом, подобно юноше шестнадцати лет, который уже не тот мальчик, что был в четырнадцать. И тогда приходится плыть в полную неизвестность.

Маленькая девочка спрыгнула со скамейки, быстрая, как вспорхнувшая птичка.

Сколь бы непрестанно ни вертелась в уме Соланж мысль о замужестве, она все-таки была совсем не готова отвечать какими-то разумными доводами, а лишь слушала с натянутым лицом, не произнося ни слова. Он продолжал:

— Обыкновенный человек еще может жениться. Но сколько-нибудь выдающийся — это уже опасно! Великие люди никогда не говорили о своих женах, ведь они источник забот, а у человека исключительного ум должен быть свободен. К примеру, писатель. Ему необходимо дозировать впечатления от жизни, по своему желанию открывать и закрывать то кран «жизнь», то кран «труд». Один[6] говорил приблизительно так: «Мне нужны плоские дни, настолько пустые, что даже любовь и дружба помешали бы им». Именно такие пустые дни и созданы для размышлений и творчества. И, конечно же, не постоянная пустота, как того хотел Флобер. Такие дни должны приходить в свое время. Именно тогда нужно быть совершенно независимым, тем более нельзя жить вместе с кем-нибудь. Творец должен научиться забывать и жену, и детей. А это невозможно. И потом жениться, чтобы забывать о том, что ты женат, — зачем? Я три раза жил с женщинами. Со всеми тремя я быстро порвал. Это происходит почти автоматически, как с другом, которому одолжил деньги. Кроме того, для меня невыносимо ощущение, что ты на привязи. Уехать за границу, в дальнюю экспедицию, скрыться в монастырь — все это, может быть, и не нужно мне. Необходимо лишь чувство возможности, отсутствия препятствий. Закрепление на каком-то месте просто убийственно. Во мне есть только одно постоянство — это мое творчество. Для меня в тысячу раз лучше побочный ребенок, чем законный, любовница, чем жена, потому что я бешусь от этой законности и принудительности отношений.

— Но допустим, как крайний случай, что человек, подобный вам, может обойтись без женитьбы. Однако более серьезным мне кажется отсутствие ребенка, особенно, как в вашем случае, когда нет ни брата, ни сестры.

— Если бы я вздумал говорить с вами повычурнее, то сказал бы: моя жена — жизнь, а рождаемые ею для меня дети — мои книги. В этом же духе Баррес как-то сказал о Наполеоне: «Победы — это его дочери». И, благодарение небесам, у Наполеона не было другой семьи! Наконец, еще одна причина, почему у меня никогда не будет сына (о дочери и говорить нечего — я просто повесился бы). По моему убеждению, в нынешнем мире невозможно воспитать сына таким, каким хочешь его видеть. Рано или поздно, но наш позорный век все равно сказался бы на нем. И что бы я делал с сыном, который вызывает во мне презрение? Возненавидел бы его лютой ненавистью. И, кто знает, может быть, дошел бы даже до желания уничтожить его. Поэтому-то я и не хочу идти на столь большой риск.