Благие дела - [8]

Симпатичная модная девушка с волосами медового цвета..

Карианна ушла, с силой захлопнув за собой дверь.

Велосипед она поставила в подвале: неохота было тащиться с ним в центр. В сумочке у нее лежал проездной на месяц, и, поскольку задерживаться допоздна она не собиралась, доехать потом до Грюнерлёкки можно было и на трамвае.

Карианна шла, в стремительном темпе переставляя ноги, чуть заметно прилипая подошвами к асфальту. На Пилестредет, там, где начиналась высоченная мрачная стена вокруг Фрюденлуннского пивоваренного завода, приторно пахло… чем? Солодом? Или табаком? Или цветущими кленами? Нет, в разгар лета клены уже отцвели. Но запах был очень знакомый, от него засвербило в носу, похолодело в животе: так пахло однажды, когда она вместе с родителями направлялась в гости к Мимми, — солод, цветущие клены и Карианна в белых колготках, от которых чешутся ноги, в красном пальто и сапожках. Нет, она с чем-то перепутала. Не могло пахнуть цветущими кленами, если она шлепала сапожками по талому снегу.

Она, маленькая, между двух взрослых, с обеих сторон их руки, которые держат ее.

Где же были эти руки потом, когда они были так нужны Карианне?.. Потом они уже не держали ее. Сжатые кулаки отца, нервные пальцы матери. Родители убрали свои руки? Если бы они убрали их совсем… Рядом с Карианной оставалась только Мимми, добрая, обиженная за нее, пытавшаяся чем-то помочь, но почти бессильная.

— Все к лучшему, моя милая. Когда-нибудь ты поймешь, что они были правы.

Может быть, и так. Родители предали ее, она предала саму себя, и тем не менее, возможно, это было к лучшему Теперь уже трудно сказать.

Карианна шла и шла, не в силах побороть владевшую ею тревожную неугомонность и обосноваться где-нибудь. Сначала она устроилась с пивом в кафе «Над сортиром»[3], но вскоре перебралась в «Хенрикку», где заказала еще кружку.

Все какое-то времяпрепровождение — сидеть и таращить глаза на людей вокруг.

Ей было трудно. Лица. Одежда. Тела. Сложно было найти во всем этом смысл, понять, почему они кишат здесь. Она присматривалась к молодым парням: множество красивых юношеских задов в тесных джинсах, множество тел — вероятно, каждое со своей душой, со своей индивидуальностью, но кому какое дело до твоей души? И как суметь выманить эти души на свет Божий, под золотисто-багряные лучи вечернего летнего солнца? И, если уж на то пошло, в чем суть различия между «людьми» и «вещами»?

Третью кружку Карианна пила смакуя. Ажиотаж вокруг поутих, приближался понедельник, бурление выходных начинало спадать. К ней за столик подсели две девушки, чему Карианна обрадовалась: у нее не было никакого прикрытия и оставаться одной за столом на четверых было довольно-таки неуютно. За столиком напротив сидел широкоплечий небритый мужчина, напоминавший борца. Он поднял кружку с пивом в сторону Карианны и улыбнулся ей. Та улыбнулась в ответ, приподняв свою кружку. Зачем мы это, собственно, делаем? — задумалась она. Смешно… Мы словно хвастаемся своим пивом. Хотим продемонстрировать, что неплохо запаслись… Одна из девушек рядом с Карианной заплакала. Ее подружка наклонилась к ней и, незаметно взяв за руку, принялась уговаривать, в ее приглушенном монологе сквозило раздражение. Никто, казалось, не обращал на них внимания. Через некоторое время они встали из-за стола и ушли. С неба постепенно опускалась тьма, которая обволакивала ветви деревьев на Студентерлунден, заигрывала с руками и лицами, накладывала интригующие тени под скулами, придавала губам припухлость, аглазам блеск, заставляя их мерцать, словно из подводных глубин. Карианна чувствовала себя усталой и все же не уходила, она погрузилась в море людских голосов и рокот городского транспорта, уши ее были измучены этими звуками, но она продолжала сидеть. Иногда кто-нибудь подходил и просил разрешения сесть за ее столик. Свободных столов хватало, поэтому она отказывала: к ней, дескать, должны прийти. Ох, уж эти мужчины! У нее не было сил на разговоры с ними. Может она, в конце концов, посидеть просто так и посмотреть на них? Не обязательно тут же приставать к ней… У Карианны, кстати говоря, было что предъявить им. Она сидела, выставив напоказ правую руку: имеющий глаза да увидит, что эта женщина занята, она помечена, она принадлежит другому.

У девушек — у хорошеньких девушек — были мягкие, уверенные движения, девушки смеялись губами и всем телом, кокетничали плечами, кончиками пальцев, каждой своей черточкой; красивые ребята были в чем-то схожи с ними, а в чем-то несхожи: в них была некая невозмутимость, было некое самоуверенное тщеславие, которое делало их менее подверженными беспокойству. Может, они были глупее? Глупо считать, что все в твоих руках, размышляла Карианна, глупо считать, что ты можешь вертеть миром, как хочешь, глупо не остановиться на минуту и не задуматься, все ли открытые улыбки действительно искренни…

И тем не менее им как будто удавалось так жить, все устраивалось по их желанию.

Бедра, у кого-то узкие, а у кого-то широкие, плечи, у кого-то широкие, а у кого-то узкие; животы, большие или плоские; ноги, длинные или короткие; белые рубашки, красные майки, красные майки в полоску, белые майки с эмблемой спереди, джинсы, хлопчатобумажные блузки, индийские платья; носы — рубильником и приплюснутые, карие глаза, светлые волосы, еще светлые волосы — вьющиеся, еще светлые волосы — короткие, длинные черные косы, поросль волос на верхней губе и на подбородке, груди — с большими сосками, с маленькими сосками и почти без сосков; туфли на высоком каблуке или на платформе, босоножки, черные пояса с блестящими заклепками красные ногти, зеленые веки, кружева, пикантно выглядывающие из-под юбки, пиджаки, обнаженные спины, басы и баритоны, визгливые голоса, норвежский-англнйский-немецкий-датский-шведский; набитый бумажник, тощий кошелек, чековая книжка; острые коленки; кожа — коричневая, черная, белая.